Д'Артаньян черкнул записку друзьям, приглашая их после смены приехать к нему, дабы отпраздновать его возвращение в Париж, и послал одного из лакеев в кордегардию мушкетеров, расположенную на первом этаже Лувра, которую никак не могли миновать, покидая дворец, его друзья. А сам, пользуясь правом лейтенанта и старого друга, без доклада прошел в кабинет своего капитана.
У де Тревиля сидел незнакомый и, видимо, чем-то не очень симпатичный капитану мужчина в прекрасном, темном шелковом камзоле со скромным белым воротником - гасконец сразу же отметил, что воротник сделан из дорогого брюссельского кружева, - и без шпаги, что было удивительно, ибо к де Тревилю с прошениями о принятии чад в роту могли приходить только дворяне. Это как бы само собой подразумевалось.
Капитан слушал просителя - или посетителя? - с улыбкой, словно приклеенной к его полным, чувственным губам. Д'Артаньян хорошо знал эту дежурную улыбку одного из самых могущественных вельмож французского двора, умевшего, как никто, ничего не обещать и ни в чем не отказывать.
Могущество де Тревиля, во многом уже мнимое, было связано с совсем недавним временем, когда король встречался с ним каждый день, расспрашивая о подвигах любимых мушкетеров. Тогда во время боевых походов палатка капитана стояла рядом с палаткой короля, ближе, чем палатки маршалов Франции. Ныне король уже не столь часто беседовал с капитаном своей личной охраны, но молва, наделившая в прошлом де Тревиля огромным влиянием на короля, все еще гуляла по провинции и продолжала привлекать к нему десятки просителей и искателей льгот и милостей.
Увидев д'Артаняна, де Тревиль встал из-за своего огромного стола и пошел ему навстречу с распростертыми объятиями.
- Примите мои самые искренние соболезнования, мой друг! - воскликнул он, обнимая лейтенанта. - Ваш отец, мой старинный товарищ, был одним из тех, кто закладывал основы великой Франции.
- От всего сердца благодарю вас, мой капитан, за теплые слова, - сказал д'Артаньян глухо, потому что де Тревиль в порыве чувств прижал его голову к тонкому сукну своего камзола.
В ностальгическом порыве вельможа несколько преувеличил как роль старого д'Артаньяна в истории, так и свою дружбу с ним, но молодой лейтенант был благодарен ему за это.
Проситель встал и почтительно смотрел на обнимающихся офицеров. Судя по виду, он был далек от военной среды и сейчас, по всему, испытывал восторженной трепет, глядя на столь явное проявление воинского братства.
