Канун | страница 75
Славушка ликовал:
— Отработался, Кока? Здорово!
А по уходе Коки составилось пари: кто съест сотню картошек с маслом.
Взялись Младенец и Щенок.
Оба обжоры, только от разных причин: Младенец от здоровья, а Щенок от вечного недоедания.
Премия была заманчивая: пять рублей.
Перед каждым поставили по чугуну с картошкою.
Младенец уписывает да краснеет, а Щенок еле дышит.
Силы неравные.
Яшка — настоящий бегемот из Зоологического, а Костька-Щенок — щенок и есть.
Яшка все посмеивался:
— Гони, Антон Иваныч, пятитку. Скоро съем все. А ему не выдержать. Кишка тонка.
И все макает в масло. В рот — картошку за картошкою.
Руки красные, толстые — в масле.
И лицо потное, блестящее — масляное тоже. Течет, стекает масло по рукам. Отирает руки о белобрысую толстую голову.
Весь как масло: жирный, здоровый.
Противен он Ваньке, невыносим. И жалко отца.
Отец торопится, ест. А уж видно — тяжело. Глаза растерянные, усталые.
А тот, жирный, масляный, поддразнивает:
— Смотри, сдохнешь. Отвечать придется.
Хохочут зрители. Подтрунивают над Щенком:
— Брось, Костька! Сойди!
А Мельников резко, пьяно, точно с цепи срываясь:
— Щенок! Не подгадь! Десятку плачу! С роздыхом жри, не торопись. Оба сожрете — обем по десятке. Во!..
Выбрасывает кредитки на стол. Костька начинает «с роздыхом». Встает, прохаживается, едва волоча ноги и выставив отяжелевший живот.
— Ладно! Успеем. Над нами не каплет! — кривится в жалкую улыбку лицо.
Бледное, с синевой под глазами. А Младенец ворот расстегнул. Отерся рукавом. И все ест.
— Садись, Костька! Мне скушно одному! — смеется.
А сам все в рот картошку за картошкою. Балагурит:
— Эта пища что воздух. Сколь ни жри — не сыт.
Хлопает рукою по круглому большому животу:
— Га-а! Пустяки барабан!
Противен Ваньке Младенец. Жирный, большой, как животное.
И тут же, вроде его, веселый румяный толстяк — Славушка восторженно хохочет, на месте не стоит, переминается от нетерпения на круглых плотных ногах, опершись розовыми кулаками в широкие бока.
И он тоже противен.
И жалко отца.
Бледный. Вздрагивающей рукою шарит в чугуне, с отвращением смотрит на картошку. Вяло жует, едва двигая челюстями.
— Дрейфишь, а? — спрашивает Младенец насмешливо. — Эх ты, герой с дырой! А еще: «Я, говорит, я». Где ж тебе со мной браться? Я и тебя проглочу и не подавлюсь. Ам! И готово!
Глупо смеется. Блестят масляные щеки, вздрагивает от смеха мясистый загривок.
— Сичас, братцы, Щенок сдохнет. Мы из его колбасу сделаем.
Кругом тихо.
Только Славушка, упершись в широкие бока, задрав румяное толстощекое лицо, звонко смеется, блестя светлыми зубами.