— У художников это, кажется, называется выехать на пленэр, — смутившись, сказал я.
— Да, чувствуется, что твои товарищи списаны с натуры, — улыбнулся Распутин. — Надо идти от простого к сложному. Одномерной прозы не существует. Она чаще всего бывает безмерна, у неё много этажей. Образ может быть не только в описании природы, его можно показать через психологию, чувства. Художник создаёт образ красками, писатель — словами, основой всему служит воображение.
Время от времени Распутин выходил в соседнюю комнату покормить недавно родившуюся дочь Марусю. А вскоре с работы пришла Светлана Ивановна и стала угощать нас пирогами.
На Новый год я привёз Распутиным с севера ёлку: пушистую, высокую. Валентина Григорьевича дома не было, я затащил ёлку в комнату и уехал к себе домой. Вечером слышу звонок в дверь. Жена открыла, на пороге — Распутин. Смущённо улыбаясь, протягивает подарки: красиво изданные сказки Гауфа, это моим маленьким сыновьям; тогда ещё невиданные, должно быть, привезённые из-за границы шоколадные яйца "киндерсюрприз", а мне — станок и лезвия для бритья "Шик". Я сбегал в комнату и принёс приготовленные ему простые с твёрдым графитом карандаши. Я уже знал, что Распутин любит такие, он их затачивал тонко-тонко, чтобы писать мелко и убористо. После перепечатки одной страницы написанного им текста получалось до шести страниц на машинке.
После своего первого визита к Распутину, уже дома, я ещё раз перелистал рукопись, разглядывая мелкую карандашную правку: разбор был полным и тщательным, вплоть до запятых.
Позже я не раз отмечал характерную для него особенность: он был внимателен к собеседнику, к тексту, который читал или правил. Однажды я был свидетелем, как он звонил в Москву своему редактору и по телефону более часа выправлял текст книги, которая готовилась в печать в издательстве "Молодая гвардия".
"Сколько же он заплатит за телефонные переговоры?" — мелькнуло у меня в голове.
"Валентин пишет трудно", — не раз я слышал от писателей в Иркутске. "Если трудно, значит, хорошо", — приглядываясь к своим новым товарищам из "иркутской стенки", соображал я. В разговорах, спорах, обсуждениях для меня открывался писательский мир. И я открывал для себя многое.
Как-то на посиделках у отъезжающего в Москву Вячеслава Шугаева Роберт Рыбкин упрекнул Распутина, что тот использовал сюжет, который есть в его повести "Тяжёлые снега".
— Нас здесь целая команда пишущих, — помолчав немного, ответил Распутин. — Я предлагаю всем написать рассказ с одним сюжетом. Уверен, что это будет десяток совершенно не похожих друг на друга текстов.
