В горячке боя Андрей не сразу почувствовал, как в его тело начал проникать холод. Тонкие, словно иглы, лучи ледяного света пронизывали насквозь его тело. С каждым слабеющим вдохом в легкие врывался студеный поток, вымораживая тело изнутри. Сердце билось все слабее, с трудом разгоняя по венам смерзающуюся, загустевшую кровь. В помутившемся сознании еще вспыхивали какие-то картинки, но он уже не мог понять, из его они жизни или нет. Он уже не чувствовал свое тело. Холодный ветер свободно врывался в пустоту, где уже затухало эхо последних ударов его сердца. Ледяное сияние стало нестерпимым, и он почувствовал, как его неудержимо засасывает в слепящий водоворот. «Это конец», – яркой вспышкой мелькнуло в сознании…
Но нет, нельзя умирать! Он ведь может еще сопротивляться! Он не хочет уходить в это ледяное свечение! Андрей невероятным усилием воли заставил себя вздохнуть, и тысячи обжигающе холодных иголок пронзили его тело. Он вздрогнул и повторил усилие – и, о боже, он заставил шевельнуться свое сердце. Раз, второй… Он почувствовал, как треснул внутри его тела ледяной панцирь, и теплый ярко-красный свет пробился сквозь ледяную скорлупу, сковавшую сердце. Гулкие удары сердца ударили по ушам, разбивая мрачную, сосущую тишину, и холод стал отступать, откатываться. Острые иглы льда медленно выходили из его тела, оставляя после себя нестерпимо зудящие ранки, через которые, словно кровь, сочилось тепло…
И лишь тогда, когда холод отступил, вытесняемый горячими волнами, он понял, что жив, и позволил сознанию рухнуть в спасительную купель забытья…
В себя он пришел от дикой боли, только теперь осознав полностью, что значит «прийти в себя». Ему показалось, что в теле перемолоты все кости… Он до боли стиснул зубы и попытался нашарить около себя оружие. Сквозь стоящий в ушах тягучий звон он слышал голоса. Кто-то рядом матерился привычно и беззлобно, и главное – без румынско-немецкого акцента.
Андрей открыл глаза и сразу же зажмурился. В ярких языках пламени полыхало солнце, и казалось, оно горит так же, как горела земля вокруг. Совсем рядом, обдавая его нестерпимым жаром, догорал немецкий БТР. Из его развороченного страшным взрывом нутра валил смердящий черный дым…
Кто-то осторожно приподнял его голову; пальцем, сладко пахнувшим сгоревшим порохом, разжал зубы и стал лить в рот обжигающую жидкость. Андрей поперхнулся спиртом, закашлялся и… понял, что все еще жив.
– Жив командир! – закричал Романов, помогая ему сесть. – А ведь даже не дышал уже…
