забеспокоился Виктор.
– Исчезает непредсказуемость. При больших дозах –
полный автоматизм. Утрата большинства навыков. Если бы о
37
мышах можно было сказать, что у них есть мышиная
личность, …то я бы сказал, что эта личность…
– Исчезает?
– Да.
Звуки марша , доносившиеся с улицы, наконец, ослабли.
Очевидно, процессия завернула за угол.
– Ну, я пошел, – сказал Виктор.
Цаплин отодвинул стальную щеколду, на которую была
заперта изнутри его хлипкая входная дверь, и посмотрел на
Виктора со значением, но ничего не сказал.
Виктор добрался домой без приключений, если не считать
того, что по дороге ему все время попадались лежащие там и
сям клочья одежды.
Прошло еще два или три часа, прежде чем он, наконец,
решился.
К тому времени, когда внизу раздался скрип тормозов и
трое в одинаковых костюмах, выйдя из машины, направились
в его подъезд, он уже успел проглотить пригоршню
маленьких круглых, таких розовых… и запить их, как
положено, холодной водой.
– Эй , откройте! – раздался голос из-за двери. Не услышав
никакого ответа изнутри, голос прозвучал с удвоенной силой:
– Господин Зусман! Немедленно откройте! Проверка
электросчетчика!
Не услышав и на этот раз никакого ответа, тот же голос
скомандовал: ―Ломаем‖.
38
Дверь поддалась , не оказав особого сопротивления. Они
вошли, но вместо господина Зусмана увидели стоящее на
четвереньках голое существо, которое пускало изо рта
слюнявые пузыри.
– Господин Зусман? – обратился к существу старший из
троих вошедших.
– Бе, – сказало существо, издало неприличный звук и
заползло под диван.
2015
39
БАНКЕТ
Боря Клюшин, наконец, защитился. В смысле, он стал ,
наконец, кандидатом наук. Ну, на банкете, как положено, все
перепились, Ленка с Зинкой даже подрались немного… А мы
с Борькой вышли в коридор. Закурили, значит, и я говорю:
– Все, Борис, перед тобой широкая научная дорога!
Действуй и не останавливайся на полпути. Иди дальше!
Он говорит:
– Отстань, Сема. Ты что, не видишь, в каком я
настроении?
Я говорю:
– Борис! Ты что это несешь? У тебя должно быть
прекрасное настроение! Тем более, я твой друг, и я обязан
тебя об этом, так сказать, уведомить!
Тут он задумался, поглядел исподлобья и невнятно так
забормотал:
– Эх ты, Семен… Ничего не понимаешь… Я же поэтом
хотел стать…
Тут уж я не стерпел:
– Ты – поэтом? Офигеть! Ни за что не поверю!
А он:
40
– Хочешь, прочту что-нибудь?
Ну я, хоть стихов и не люблю, согласился, конечно. Из
вежливости. ―Прочти, – говорю, – что-нибудь не очень
длинное.‖
Тут он и выдал:
