…На моем письменном столе ожил телефон. Чей-то слишком громкий и слишком взволнованный голос:
— Здравствуйте, товарищ командир! Я — Герасимов, летчик, помните Филиппа Филипповича?
У меня ноги делаются ватными.
И сейчас, когда я дописываю эти строки, по славному Ленинграду шагает синеокий рабочий человек, и мало кто знает, что на его груди в праздничные дни сияет Золотая Звезда Героя Советского Союза.
Итак, связь с Севастополем работала с четкостью хорошо налаженного часового механизма.
Ночь по-южному темным-темна, крупные звезды рассыпаны чуть ли не на вершинах гор — до того небо близко. Пока еще невидимый гудит самолет. На маленькой поляне выложено три костра в ряд, у каждого из них по партизану, в руках спички.
Гул ближе. Вот ярко моргнул бортовой сигнал, раздалась команда дежурного отряда:
— Костры!
Три вспышки пламени. С самолета ответный сигнал: «Понято!»
Открываются шелковые купола. Они раскачиваются под ночным ветром.
— Собирать парашюты!
На поляне вырастает гора торпед-мешков с продуктами, взрывчаткой, одеждой.
Самолет совершает прощальный круг и берет курс на Севастополь. Через час радист подает мне срочную радиограмму: «Усильте разведку на шоссе Симферополь — Бахчисарай. Основная перевозка немцев на линии железной дороги Симферополь — Дуванкой. Примите все меры и нанесите первый диверсионный удар на участке Альма — Бахчисарай. Боевым приветом Октябрьский Петров».
Адмирал Октябрьский и генерал Петров! Теперь вот кто дает нам приказы!
И мосты рвем, и машины семитонные валим в кюветы, и солдат с офицерами убиваем…
Но кричат паровозы, стучат на стыках колеса… Стальной путь живой, немцы там полные хозяева. Правда, дня побаиваются. Пристально следят за воздухом, понаставив даже на полустанках зенитные батареи.
Стучат колеса, подпрыгивают платформы с танками, пушками… Храпит пушечное мясо в серых вагонах.
Дорога тянется по равнине: ни кустика вокруг.
За Басман-горой — бахчисарайцы. Македонский. Все дорожки сходятся к нему, к его мастерам партизанской тактики.
Я снова жму крепкую руку ладного командира. Он с лукавинкой спрашивает:
— А не перекочевать ли тебе к нам со своим штабом, а?
— Возьмешь?
— Испытание боевое выдержишь — возьму.
Смеемся.
В лагере чистота и легкость какая-то. Дай команду: сняться с места, — ей-богу, через пять минут и следа не оставят. И так уйдут, что и не разберешь, в какую сторону ушли.
Перекусили чем… не бог, а Севастополь послал. Македонский вынул карту-километровку и решительно показал на черную и жирную линию, идущую из Симферополя в сторону фронта.
