— Как же это случилось, дочка? — спросил Енсу, но, заметив, как горько Эсуги вздохнула, сказал: — Ладно, об этом потом.
— Ты лучше поешь, — Синай проворно пододвинула к Эсуги папсан, на котором стояла не тронутая гостями еда.
Доверчиво оглядев присутствующих, Эсуги поблагодарила женщину, но есть не стала, остановив виноватый взгляд на Юсэке, стоявшем у входа.
— А наша фанза на месте? — спросил он, желая хоть на время отвлечь ее от тяжких дум.
— Да, — кивнула Эсуги и вдруг нахмурилась, вероятно вспомнив родную фанзу.
— Что ты пристал к ней со своей фанзой! — проворчала тетушка Синай, укоризненно посмотрев на него, — Верно говорят — на пустой желудок и разговор никчемный. Ты ешь, ешь, девочка. — И она принялась подкладывать Эсуги лепешки, пареную рыбу.
— Это я погубила омони, — сказала Эсуги с отчаянием.
Все разом повернулись к ней, а Енсу даже привстал.
— Что ты говоришь! — крикнул он. — Ты, должно быть, устала.
— Это я погубила омони, — повторила Эсуги. — Я должна рассказать вам всю правду. Последние дни омони навещала меня все реже и реже. Мой господин говорил, что она занята какими-то важными делами. С тех пор как увезли Бондо, она изменилась, стала избегать людей и даже меня. В те редкие минуты, когда нам удавалось быть вместе, она старалась казаться веселой, но я-то видела, как ей трудно. «Что с вами? — как-то спросила я. — Вы совсем не рады нашей встрече?» Она улыбнулась и попросила пакетики, чтобы унять боль в сердце. Я верила, что эти пакетики с опиумом помогают ей от недуга. И я давала их каждый раз, когда она уходила. Потом омони перестала приходить вовсе. Мой хозяин уверял, что она страдает из-за моей неустроенности, и настаивал на свадьбе. В полдень Хэ Пхари должен был повезти меня к священнику. — Пряча глаза, Эсуги продолжала: — А однажды я услышала крик женщины, это рвалась в дом моя бабушка. Она влетела в комнату и так разрыдалась, что Хэ Пхари отпрянул от нее в сторону. Раньше я пугалась ее цепких рук, сейчас же — боялась, что они разожмутся… Бабушку хотели вытолкнуть из особняка, но она крикнула, что моей омони очень плохо. Услышав об этом, Хэ Пхари пытливо поглядел ей в глаза. Она повторила, что дни моей матери сочтены. И тогда хозяин пообещал навестить больную после нашей свадьбы. Видели бы вы, что сталось с бабушкой! Она мгновенно присмирела, с гордостью принялась расхваливать меня, а заодно всех своих живых и усопших родственников. А потом неожиданно замолкла, насторожилась: «А вы не врете? Не вздумали ли вы посмеяться над старухой?» Хэ Пхари не успел что-либо ответить, она схватила меня и его за руки, потянула к двери: «Вы сейчас же должны сообщить об этом Денними! Бедняжка! Как она обрадуется! Она поднимется со своего смертного одра!» Господин был заметно раздражен, однако согласился, и мы поехали в деревню… — Эсуги перевела дыхание. Подступившие к горлу слезы мешали ей говорить.
