— Жениться! — зло воскликнула мадемуазель Альберт. — Мы не должны произносить это слово. Такая женщина, как Анна Егоровна, молодая, здоровая и сильная… как корова… наверняка родила бы сына.
Елена Петровна едва не задохнулась от ее слов. Женщины молча смотрели друг на друга. Тишину нарушало лишь потрескивание дров в печи.
— Сына! А мой Алексис? Ведь это он должен стать наследником князя!.. Сын князя, появись он на свет, лишил бы Алексиса наследства.
— Именно, — поддакнула мадемуазель Альберт. Ее маленькие темные глазки злобно блеснули.
«Теперь вы знаете, чего следует опасаться», — подумала она.
— Мой кузен, князь, имеет твердые намерения сделать своим наследником моего сына. Так что давайте не будем даже намекать на женитьбу… эта идея абсурдна. Князь опечален кончиной супруги, но он такой же мужчина, как и все остальные.
В карих глазах Елены Петровны сверкнула радость. Казалось, между женщинами, смотрящими друг на друга в изящной дамской комнате, был заключен таинственный сговор. Две другие женщины, красивые и молодые, слились в воображении мадемуазель Альберт в единое целое: балерина Анна Егоровна и гувернантка-англичанка мисс Джонсон. Елена Петровна боялась одной, она — другой.
Деревья, стояли в цвету, наполняя ароматом воздух. Софи с нетерпением ждала прогулок с детьми. Ей очень нравилось прогуливаться или проезжать в карете по широкому Невскому проспекту и наблюдать за его бурной жизнью. Со дня своего приезда в Россию Софи мало видела Елену Петровну, не считая редких случаев, когда они обсуждали успехи детей.
Однажды Елена Петровна одевалась к балу, и Софи пришла в восторг от ее миниатюрной, пухленькой фигурки, облаченной в пурпурный бархат. Оттененная бархатом кожа Елены Петровны казалась необыкновенно белой, белее роскошной нити жемчуга, обвивающего шею. Бриллиантовые серьги ярко сверкали, отражаясь в свете канделябров.
— Я в восторге от успехов моих маленьких племянниц, — объявила Елена Петровна. — Надеюсь, вы останетесь у нас до тех пор, пока Екатерине не придет пора учиться в Смольном.
Софи присела в реверансе и поблагодарила за похвалу.
— Но, — сказала она, — это случится не раньше чем через четыре года. Не думаю, что могу дать вам подобное обещание.
— Вы здесь несчастливы?
— Счастлива, но… — Софи замолчала.
Она не могла объяснить, что есть нечто такое, против чего она вынуждена бороться, — некая хрупкость и ненадежность в отношениях, которые будут длиться до тех пор, пока она не достигнет возраста фрейлейн Браун или мадемуазель Альберт. Разве ее ждет не то же самое? Почему в душе словно звучит голос, предостерегающий об опасности? Софи не могла понять причину этих страхов. И уж тем более объяснить Елене Петровне.
