– Не надо, не надо, оставь меня, не надо, я не могу, живи без меня, я не хочу быть в тягость…
«Господи, неужели так будет всегда? Этот заколдованный круг – неужели ничто не разорвет? Должно же быть какое-то средство?» – тоскливо думал он, параллельно обмениваясь гримасами с клоунессой, бежавшей рядом с медленно идущим трамваем.
– Я не могу, оставь меня, я мертвая, будь с живыми, не трать на меня силы, это бесполезно, надежды нет, уходи…
Он вдруг ясно представил, как встает, нажимает на кнопку аварийного открывания дверей, выпрыгивает из вагона и убегает в разноцветную толпу, подхватив за руку синеволосую худенькую кривляку в пышном кринолине и красных кедах.
«Чем настойчивей она твердит свое „уходи“, тем сильнее мне хочется уйти. Хотя я люблю ее. Но иногда это невыносимо… Помогите же нам, добрые ангелы, силы небесные, кто-нибудь! Отвяжись ты, синяя бестия, хватит слать мне воздушные поцелуи, я уже сделал свой выбор, теперь выбора нет… Но как же это трудно…»
Наконец трамвай повернул за угол, и праздник остался позади.
* * *
Как назло, в тот день, гуляя, они опять забрели на кладбище.
«Отлично! – внутренне бесился он. – Там все смеются и ловят мыльные пузыри, а я тут медитирую среди могил, получая в награду только „уходи“! За что мне такое счастье?!»
На соседней аллее послышались голоса, и он обрадовался: сейчас она поспешит спрятаться в свой лес.
«Что же, в обществе живых деревьев все-таки лучше, чем в компании покойников, хотя я, конечно, предпочел бы живых людей, желательно веселых и разговорчивых».
Она заметалась в поисках поворота, но тут среди могил раздался детский плач, а в ответ увещевательно забубнил хриплый бас. Она остановилась. Очередной медведь, сшитый из полосатых носков, как всегда, ждал своего часа в кармане рюкзака.
Плач усиливался, переходя в визг, второго голоса уже не было слышно. Она вынула медведя и медленно, словно завороженная, двинулась вершить свое «дело».
Алеша всегда поражался, насколько смелой она становилась, когда речь шла о плачущем ребенке. Как бесстрашно и даже равнодушно вступала в круг любой ссоры, проходила сквозь орущих мамаш, словно их не существовало. Не научившаяся выдерживать даже его любящий взгляд, она приседала и без колебаний заглядывала в глаза незнакомому маленькому человеку, которому было плохо. Не боясь быть отвергнутой, не так понятой, осмеянной. Просто не думая о себе в этот момент.
Они вышли на соседнюю аллею и увидели пару до того странную, что Алеше захотелось повернуть обратно и не вникать в то, что здесь происходит. На корточках, прислонившись спиной к могильной ограде, сидел дочерна загорелый человек в ярко-зеленой вязаной шапке. Он держался за голову, раскачивался из стороны в сторону и выл. Вокруг него валялись растоптанные конфеты.
