Прасковья решила, что Низовцев заблуждается, ему не сказали всей правды, недоуменно посмотрела на Грошева: «Не может быть, чтобы Тимошка ничего не рассказал председателю и чтобы Анна промолчала, наоборот, наговорили и того, чего не было, почему же он им не поверил? Нет уж, таиться не стану, пусть председатель правду узнает, тогда и решает».
— Повод, повод, — перебила она председателя. — Куда от правды скроешься. Егор ходил ко мне, ну? Что ему не ходить! Жена у него соня, спит на ходу, а когда не спит, стонет: тут болит, там болит, от такой бабы самый терпеливый убежит. Ну, а я что, деревяшка? Вы, мужики, без баб жить не можете, а нас, одиночек, винить горазды. Нам разве ласки мужской не хочется? Вы только знаете одно: «работайте, работайте, мы вам деньги платим».
Низовцев был ошеломлен откровением Прасковьи, он подыскивал слова, как бы ловчее возразить, но его опередил Грошев:
— Что теперь, мужьев вам подбирать? Постыдилась бы, ты знаешь с кем говоришь?
Прасковья вскочила, показала оголенные по локти руки.
— Знаю! Хорошо знаю! Ты вот эти видел? С ними нигде не пропаду. Я не бригадир, должность не стерегу.
Грошев обозлился:
— Плетешь не знай чего!
Низовцев хлопнул по столу.
— Хватит!
На кого прикрикнул? Кто его знает. Грошев притих.
— Никакого зарока от меня не ждите, — с вызовом сказала Прасковья, — ничем я вам не обязана! Принимайте меры.
— Не торопись, примем, — раздосадованно сказал Низовцев.
«Так! Я им не нужна», — крикнуло внутри Прасковьи, но вслух сказала удивительно спокойно:
— Дайте мне справочку на паспорт.
Низовцев побурел и, не сдержавшись, ударил кулаком по выщербленному столу.
— Надоело по полторы сотни получать! Никаких справок!
Прасковья подурнела лицом.
— Я вам не жена, на жену кулаком стучите!
Стремительно прошла к двери. Грошев окликнул ее грозно:
— Антонова, вернись!
Она притворилась, будто не слышала, спряталась за сторожку, но никто не вышел, не погнался за ней. Петляя между дворами, выбралась на свою тропку.
Маша вошла в избу и чуть было не кинулась назад опрометью. Она подумала, что в избе воры побывали: крышка сундука была поднята, в сундуке все вздыблено. Наверно, подняла бы гвалт на всю Малиновку, да увидела на столе бумажку. Маша долго читала и вертела ее так и эдак, не веря в то, что мать уехала в Урочную к своей сестре, бросив коров на произвол судьбы. «Горячка, одумается, через неделю прибежит, каяться будет, а коров между тем испортит какая-нибудь недотепа», — тужила Маша. Она слыхала, что компания Кошкиной примирилась, ну, а что Егор Самылин зарекся с ее матерью встречаться, так тому Маша только радовалась.
