— На елани богатеям нарежут земли по три аршина на душу.
Мосей Анкудиныч и Автом Пежин так и привскочили на бревнах:
— Как так — по три аршина?..
— Какая такая права?..
— А вот и такая, что хвост короток…
— Какой хвост?
— Костяной да жиленый…
С того и пошло… К приходу Орефия Лукича сход гудел, как растревоженное шмелиное гнездо. Посреди кричавших, размахивавших руками выделялась огромной, нескладной своей фигурой и толстым, красным от злобы лицом Матрена. Выпятив богатырскую грудь и широко разведя руки, словно заслоняя собою рыжего, как подсолнечник, Емельяна Прокудкина, мешавшегося тут же Зотейку, красивого Акинфа Овечкина, двух коренастых, низкорослых Федуловых, толстых, розовощеких близнецов Свищевых, высоких, с маленькими головами братьев Ляпуновых и жидкобородого старика Поликушку, она в то же время вела наступление и оттесняла от бревен к самой дороге, в грязь, трясущегося от гнева Мосея Анкудиныча, побагровевшего Самоху Сухова и злого, медвежеватого Автома Пежина. Выкинув сучковатый кулак к самому лицу больше всех горячившегося Мосея Анкудиныча, покрывая все голоса, Матрена кричала:
— И не дадут, ни макова зерна не дадут!
— Врешь!.. Врешь, ослица валаамская! — взвизгивал рассвирепевший и потерявший в гневе благообразие Мосей Анкудиныч.
— Соли их круче, Матренушка! — не удержался, крикнул Акинф Овечкин.
— Охти, матушки!.. Мирские захребетники… И туда же, к советской власти, с рукой, подпершись клюкой: «Подайте христа ради!» А это не хотите? — Погонышиха плюнула в желтую бороду старика.
— Тьфу… Тьфу, срамница! — заругался Мосей Анкудиныч.
Мужики, бабы засмеялись на всю площадь. Даже Марина, неузнаваемо похудевшая, побледневшая, не удержалась и в первый раз улыбнулась.
— Ух, батюшки! — выкрикивал Емельян Прокудкин. — Уса-ха-рила елейного старца! Окропила! — смеялся Емелька Драноноска, как ребенок, взвизгивая и даже приседая.
— С песком моет кулачков, чтоб не заржавели, — шепнул весело улыбающемуся Зурнину, усаживаясь рядом с ним на скамейку, Дмитрий Седов. — В ячейку бы к нам ее!.. Эта не сдаст в трудном положенье…
— Горяча, как неезженая кобылица в коротких оглоблях…
Новый председатель сельсовета Дмитрий Седов открыл собрание.
Гул постепенно утих. Зурнин попросил слова. Мужики почтительно сняли шапки. Теплый, южный ветер шевелил седые, русые и черные волосы на головах, бороды.
Зурнин намеренно коротко сказал о том, что партийная ячейка исходатайствовала землеустроителя для раздела незаконно захваченной богатейшей черноземной елани.
