Все это было так чудесно, так ново!..
Но после похорон деда Селифон был неспокоен и задумчив. Как-то в разговоре Герасима Андреича с Седовым он случайно услышал одну фразу: «Болтают в волости на двух охотников черновушанских…» И то, что Герасим говорил Седову вполголоса, а когда говорил, то взглянул опасливо и как-то даже неприязненно на Селифона, он не спал ночи и все словно ждал чего-то.
«Тоскует о дедушке», — решила Марина и не приставала к Селифону с расспросами, а лишь удвоила заботу о нем да дольше обыкновенного смотрела ему в лицо. А то не выдержит, подкрадется сзади и взлохматит ему густые, иссиня-черные, «цыганские», как говорила она, волосы.
— Посмотри, какое солнышко, Силушка, совсем весна, а ты ровно и не радуешься даже… Радуйся! — смеясь, приказывала она ему.
Вот и сейчас он погнал скот на водопой, а на душе было тревожно.
Но кто это там за рекой?
Селифон стал пристально всматриваться в фигуры трех верховых, показавшихся из-за дальнего поворота на противоположном берегу Черновой.
«Кому бы это быть по эдакому бездорожью?»
Корова и телка, напившись, уже поднялись от проруби на яр, а Селифон все смотрел на посиневшую, вздувшуюся Черновую, на выступившую поверх льда буровато-желтую воду.
По противоположной стороне реки, над зарослями мелкого ивняка, теперь уже совсем близко, точно по воздуху плыли две рыжие барашковые шапки и высокая, с плисовым верхом, кержацкая.
«Милиция…» — тревожно стукнуло сердце.
Появление милиции в Черновушке всегда было связано с каким-либо событием.
«Беспременно за мной!.. А может, и так, по другому делу…» Селифон напряженно ждал, слыша удары своего сердца.
У берега лошади упирались, пятились, храпели и тревожно перебирали ногами. Верховые пинали их, подгоняли плетьми, но чувствовалось, что и они боятся спускаться в выступившую поверх дороги бурую, почти коричневую наледь и понукают лошадей излишне громко, чтобы криком пересилить страх.
Вдруг Селифон услышал дикий вскрик:
— То-о-ну-у!
Прыгнувшая с берега лошадь провалилась под лед вместе с седоком и пронзительно заржала.
Ржание лошади и смертельный вскрик человека словно подхлестнули Селифона. Он рванул из изгороди жердь и кинулся на лед. Двое других верховых стремительно выскочили на берег. Селифон бежал на помощь и видел в водовороте промывины только голову лошади, желтый оскал ее зубов, раздутые малиновые ноздри, слышал тревожный храп. Милиционера, ухватившегося за стремя, заметил, только подбежав вплотную.
