Капут писал на старой седельной полке:
Finis coronat opus. Капут.
Молчанов знал, что Капут по-латыни значить голова. Но запорожцы звали Капута не Капут, с ударением на первом слоге, а с ударением на последнем слоге.
И, разглядывая то, что Капут написал на седельной полке, он спросил у него:
— Тебя правильно как звать: Капут (и он сделал ударение на последнем слоге) или Капут.
Капут продолжал выводить завитушки вокруг своей фамилии, склонив немного голову на бок и прищурив левый глаз. При этом видно было, как он для чего-то ворочал во рту языком и язык его упирался изнутри то р одну, то в другую щеку.
Сделав последний росчерк, он сначала полюбовался на свою работу, выпрямившись, нагнув голову к плечу и держа перо над полкой.
Потом, найдя, должно быть, что в сделанном уже нечего прибавить, он положил перо и ответил, взглянув на Молчанова через плечо:
— Хотя правильно было бы называть меня Капут, с пришлепкой в начале, но меня зовут Капут.
И тут он мотнул головой вниз и шлепнул себя ладонью по темени.
После этого он снова поглядел через плечо на Молчанова, повернув к нему голову.
Молчанов стоял позади него за табуретом, на котором он сидел.
По-латыни Капут значит голова, а у нас говорят не Caput, а Капут. Вы знаете, что такое значит Капут?
— А что это значит? — сказал Молчанов, хотя приблизительно ему и было известно значение этого слова.
— Капут значит конец, крышка… Вы знаете, как я бью?
И, сжав правую руку в кулак, он сделал ею такое движение, как будто в кулаке у него был нож, и он хотел воткнуть его. в стол.
А сам продолжал смотреть на Молчанова снизу-вверх, и оттого, что так смотреть ему было неловко, от напряжения на лбу у него собрались морщины.
— С одного удара, — продолжал он, — если попаду хорошо. Я мечу всегда в темя. Вы знаете, я кулаком раз разбил чугунный котел.
Не разжимая кулака, он вытянул руку во всю длину, положив ее на стол.
Рукав его казакина при этом немного сдвинулся к локтю, и стали видны густые и длинные черные волосы, покрывавшие руку у запястья. Волосы, не такие густые, но такие же длинные, росли и по руке, и возле пальцев, и на самих пальцах.
— А ты где учился? — спросил Молчанов.
— Я-то? Гм…
И тут он расправил усы, — сразу оба уса обеими руками, — и заложил оба уса концами за уши: такие они у него были длинные.
На Молчанова он теперь перестал смотреть, он смотрел теперь прямо перед собой, вытянув под столом ноги в синих шароварах и красных сапогах со стальными ржавыми шпорами.
