— Я-то? — повторил он. — Гм…
Сразу было видно, что он не хочет распространяться особенно на этот счет.
Он еще раз сказал:
— Гм…
Он, должно быть, соображал, что ему оказать Молчанову.
И так как ничего, на чем он мог бы остановиться, не приходило ему на ум, то он отвечал тоже вопросом:
— А вы думаете, где это научился?
Молчанов пожал плечами. Ему собственно не было никакого дела до прошлого этого запорожца, как не было никакого дела до прошлого всех остальных запорожцев, у него служивших.
Но Капут был не совсем такой, как все остальные.
И он сказал ему полушутливо:
— Думаю, что не в монастыре.
Запорожец захохотал.
Он хохотал, положив теперь на стол обе свои руки, и от хохота покачивался из стороны в сторону.
Он был полный и грузный, с толстой короткой шеей и двойным подбородком. Лет ему было за сорок, но зубы у |него были все целы и были белы, как сахар.
Среди хохота он говорил:
— Ой, вы как!..
Перестав хохотать, он оказал:
— А, впрочем, чего мне прятаться? Ясновельможный пан Сапега разве не был приговорен в тюрьму за разбой? Я видите, отсидел пять лет в варшавском замке, и там тоже сидел один пан, и этот пан меня научил латыни и письму.
После этого разговора Капут сам уже останавливал Молчанова, когда его видел и вступал с ним в беседу.
Он говорил Молчанову, что в Московской земле стало за последнее время скучно жить. От царика с его татарами он не ждал ничего путного.
К царику он относился презрительно и называл его свинарем.
Он говорил про него:
— Ему бы в руки кнут и сопелку, а он прицепил саблю, и думает, что от этого от него сразу перестало вонять навозом.
Такт же презрительно смотрел он и на коломенских казаков, державшихся царика.
Когда он заводил разговор на эту тему, он плевался и морщился.
По его словам, казаки совсем обабились в Московской земле, и с ними когда-нибудь случится то же, что случилось и с цариком.
Так им тут и закиснуть в Калуге, как закис царик, который сидит в Калуге и ждет, сам не знает, чего. С большим преклонением перед воинскими их доблестями вспомнил он Сапегу и Лисовского.
Те сами себе были царики. Жили как хотели и били— тоже кого хотели.
Он спрашивал у Молчанова не знает ли он, где они теперь и что делают.
Но на это Молчанов ничего определенного ему не говорил, и когда говорил об этом, отводил глаза в сторону и морщил лоб. Когда после такого разговора Молчанов отходил от него, он глядел ему в спину и говорил:
— Знает, сучий сын.
Сучий сын на его языке вовсе не было ругательство.
