Он был рад, что все они запорожцы.
И запорожцы тоже были довольны. До сих пор они действовали вразброд, мелкими шайками. Теперь у них был вождь.
Начиналось как-будто что-то, что было раньше. Правда они иногда и, не имея вождя, действовали сообща. Но то было совсем другое. Не было такой уверенности, какая была сейчас. Конечно, они не знали, что за человек Молчанов. Но они вспоминали Сапегу. Может, Молчанов не Сапега, так хоть пол-Сапеги. А Сапега всегда был удачлив и счастлив, что бы ни предпринимал.
До самой Калуги Молчанов не слезал с коня. На другой день после отъезда из Тушина у него была стычка с небольшим польским отрядом, рыскавшим по лесу в поисках за ворами.
Но польский отряд был слишком малочислен.
Запорожцы прогнали его с одного удара.
В этот же день Молчанов велел развязать стрельцов.
Казаки порывались было перебить стрельцов.
Он этого не позволил. И стрельцы кланялись ему в ноги и говорили, что будут за него вечно Бога молить.
А Молчанов на это им сказал тихо:
— Молитесь лучше о здравии царя Дмитрия Ивановича.
Потом он велел им уходить.
И стрельцы побрели один за другим по глубокому снегу, стараясь попадать ногами в колеи, прорезанные полозьями саней.
Не доезжая до Калуги верст пятнадцати, Молчанов послал вперед двух запорожцев с поручением подыскать для него и для его спутников жилье.
Дальнейшее читателям известно. Татарский князь Урус, которого стоявшая в воротах стража называла «княже», разрешил им проехать в город.
Но было уже такое время, когда жизнь в городе потихоньку замирала.
В узких улицах, заметенных глубоким снегом, не было видно прохожих.
Ярко светила луна.
Было тихо.
В маленьких бревенчатых домиках, с крышами, покрытыми толстым слоем снега, сквозь пузырчатые или стеклянные, обмерзшие льдом окна тускло мигали огни лампадок.
Запорожцы не знали, что им делать.
Проехали насквозь одну улицу, свернули в другую. Здесь было все одно и то же: сугробы снега, и потонувшие в этих сугробах бревенчатые избы, огоньки лампадок в избах.
От изб и заборов на снег падали синие тени.
За заборами были сады. Свешивались через забор ветки деревьев, облепленные снегом, и от них на заборы падали тоже синие тени.
И лежали синие тени на крышах церковных пристроек от невысоких, тоже с синими крышами колоколен.
Из улицы в улицу, из переулка в переулок они выехали на площадь, посреди которой горел костер.
Вокруг костра сидели люди. Слышался говор.
Блестели воткнутые в землю копья то от костра, красным, почти кровавым отблеском — когда костер разгорался особенно ярко, взметывая высоко вверх трепещущие языки пламени, — то от месяца, когда языки пламени опадали.
