По длинной тушинской улице ехали стрельцы на двух санях.
Всех стрельцов было пятеро: на передних санях двое и трое на задних. В передних санях лежали деревянный колодки, в который забивают ноги преступников.
Стрельцы были вооружены мушкетами, саблями и алебардами.
Поравнявшись с Азейкиной избой, стрельцы остановили лошадей, повылезали из саней и направились все разом, тесной кучей к крыльцу.
Мушкеты и алебарды они оставили в санях.
Первый вошел в сени седой стрелец с окладистой бородой и худым строгим лицом, как у монаха, и строгими глазами. Он хоть и был простой рядовой стрелец, начальство назначало его за старшого на небольшие наряды и называло его в виду его преклонных лет и его действительно строгой жизни не по имени, а по отчеству— Иванычем.
Остановившись в сенях перед дверью, которая вела в избу, Иваныч сказал стрельцам:
— Стучите!
— А может отперта, — сказал один стрелец и подергал дверь за скобу.
Сейчас же он застучал в дверь: дверь оказалась запертой, — Это, может, у тебя всегда отперта, — проговорил Иваныч, с холодно, и немного зловещей улыбкой на тонких бескровных
губах. — У этаких отперта не бывает.
Он положил руку на скобку двери и ждал, когда ее отопрут.
Дверь немного приоткрылась.
— Чего вам? — сказал голос за дверью и сейчас же изнутри избы дверь потянули назад. Тянул дверь кто-то очень сильный. Иваныч схватился за скобку в другой рукой и крикнул:
— Н-нет, врешь!
И потянул дверь к себе. Но ему было трудно. Он оглянулся назад и крикнул хрипло:
— Что же вы стали?
Но в то же время и в избе закричал кто-то:
— Да чего ты? Пусти их!
— Ну, идите, — сказал за дверью тот, кто ее удерживал. Иванычу сразу стало легко.
Он распахнул дверь.
Однако, он не сейчас же вошел в избу. Держась рукой за скобку двери, он на мгновенье застыл в этой позе, заглядывая в избу и обшаривая в ней строгим своим взглядом каждый уголок, который отсюда был ему виден.
Потом он оставил дверную скобку и схватился левой рукой за ножны прицепленной к поясу его левого бока сабли, а правой за её рукоять и потянул саблю из ножен.
Не оборачиваясь к стрельцам, а смотря прямо перед собой в открытую дверь, он крикнул:
— Беги кто-нибудь за мушкетами.
Он вытащил саблю из ножен ш согнув немного спину, выставил саблю вперед, держа руку, в которой была сабля, прижатой локтем к боку.
— А, воры, ждеся вы! — закричал он в избу.
У него почти не было зубов и голос был шамкающий. Но беззубый рот улыбался зловеще и не было ни тени страха в его изможденном лице и в его глазах, бегавших по избе с таким выражением, будто это были не глаза, а живые угли, полные ненависти и могущие жечь как настоящие угли. И он точно выбирал, кого испепелить первым.
