На пляже позирует инженю, вероятно, ню.
Разбавленное дождями, растраченное
на взгляды,
Поблекшее так, что стыдно
признаться вслух,
Таким его видит подросток, сбежавший
из вечно сухой Невады
В город, где нет ничего портового,
кроме шлюх.
Он бросил дома семью, унылую, как склероз,
Равнину плоскую, как поднос,
Теперь жалеет о ней до слез,
Я, то есть он, торгую невкусным,
слушаю блюз.
По логике, надо бежать в Советский Союз,
Но Советский Союз накрылся – я остаюсь.
Подумать страшно – вернуться
к своим коровам.
Остаться у моря – страшно: он зол и нищ.
И чем же я в прежней жизни так очарован,
Что нынче разочарован, как этот хлыщ?
Какая там жизнь была – на горном курзале,
морском вокзале,
Чем я томился, мучился и блистал,
Чего мне такого там обещали,
там показали,
Что нынче я всюду вижу кафе «Кристалл»?
Потом наступает ночь – не пешком, как тут,
а как в джунглях – сразу.
Закат за час лиловеет и тонет, быстр.
Запах еды и скуки, тупую фразу,
пустую фразу
Влажная тьма переводит в иной регистр.
Во тьме и запах земных уродин,
и запах подводных гадин,
И лязг моторов, бодрствующих в порту, —
Не то что более благороден,
но более беспощаден,
А что мы еще принимаем за красоту?
Такая, такая тьма, в которой и я
непременно буду,
В которой идет и шатается наугад
Покинутый всеми, изгнанный отовсюду
Былой герой, соблазнитель,
растлитель, хват,
А рядом бредет, его подпирая телом,
Заботлива, некрасива, невелика,
Мулатка, им соблазненная между делом, —
Всю жизнь его обожала издалека.
И вот, когда он стал никому не нужен,
Когда его проклял сын, прогнала жена, —
Она объявилась, стала с ним жить,
как с мужем,
Выводит гулять, когда спадает жара.
Я, то есть он, брожу теперь вдоль обочин
Дорог, по которым прежде летал в авто.
Мне, если честно, она и теперь не очень,
Но больше со мной теперь никогда, никто.
И вот, почти осязаемо окружая,
Шуршит надо мной, как пальмовая листва,
Облако темного влажного обожанья
И, страшно сказать, подспудного торжества.
Еше бы ей теперь не торжествовать,
Когда мне осталось нехотя доживать,
По душным ночам опускаясь в ее кровать!
Дезертир от судьбы, призвания и суда,
Книжный подросток, заехавший не туда,
Заложник чужой любви,
сгорающий со стыда.
И надо ли было двигаться в Сан-Франциско,
Чтобы во мне проснулись эти же господа?
Можно было поехать не далеко, а близко
Или вообще не трогаться никуда.
