– Уверена, что ты никогда прежде не видела кровати, – сказала Кахини.
– Дома я спала на чарпае.
– Ну… ты будешь очень удивлена, когда увидишь зал, где проводят дурбар. Впрочем, весьма сомневаюсь, что сегодня ты там побываешь. Рани на этой неделе вообще никуда не ходит. Большую часть дня она молится Дурге, чтобы не заболеть. Это плохо. Вскоре, боюсь, она растолстеет, как хавронья, и вообще не сможет никуда ходить.
От удивления я зажала себе рукой рот. Я никогда не слышала, чтобы о беременной женщине отзывались таким образом, особенно если она – рани Джханси.
– О-о-о… Не притворяйся сконфуженной. Это правда. Я откровенно сказала рани об этом.
– И она не рассердилась?
– Возможно, немного, но рани ценит честность.
– И смирение? – предположила я.
– Да.
Кахини уселась на кровать. Следуя ее примеру, я попыталась сохранить такую же непринужденность и грацию.
– Честность – одна из важнейших черт характера нашей рани. Всегда обращай внимание на то, что на ней надето. – Девушка заметно понизила голос, как будто собиралась сообщить мне ужасный секрет. – Из украшений она обычно носит лишь простые бусы и жемчужные сережки.
– А что она в таком случае думает о твоих драгоценностях?
Кахини отстранилась, чтобы лучше меня разглядеть.
– Только рани может позволить себе проявлять смирение и скромность в своей одежде, нам же полагается проявлять их в своих поступках. Как ты, надеюсь, заметила, все женщины в зале рани одеты в шелковые сари. – Взгляд ее переместился на мой старый дорожный сундук с потемневшими от времени серебряными запорами. – У тебя там, надеюсь, есть парочка?
У меня в помине не было ничего из шелка. Только две новые курты и джути, которые были папе по карману.
– Нет.
– А-а-а, – с наигранной непринужденностью произнесла Кахини. – Что ж, наверняка другие одолжат тебе вещи, пока ты не сможешь купить себе одежду получше.
В животе у меня образовался тугой комок. Я подумала о том, сколько может стоить шелк.
– Какое отношение шелк имеет к смирению?
– Никакого, но мы не можем расхаживать по дворцу в одежде, приличествующей разве что походу на деревенский базар. Рани позволительно одеваться скромно, потому что она – рани. А мы – простая прислуга, – произнесла Кахини, в голосе которой появились жесткие нотки. – А теперь я покажу тебе майдан.
Она поднялась с кровати. Я последовала за ней в открытый дворик. Множество ярких растений, подобно переливающемуся всеми цветами радуги водопаду, свисали вниз из каменных чаш. Фонтан мелодично плескался под солнцем. Но я не позволила себе отвлечься и сосредоточилась на том, что говорит мне Кахини. Мы свернули на узкую аллею. Люди, встречавшиеся нам на пути, уважительно сжимали свои руки в намасте, но моя провожатая в большинстве случаев не обращала на них ни малейшего внимания.
