Несколько часов второе желание преобладало над первым. Борис завернул готовальню в тряпицу и спрятал под свой матрац. Сидя на, кровати, согнувшись и придавив живот руками, чтобы заглушить сосущую боль под ложечкой, он ломал голову над тем, где бы сегодня перекусить. Когда до ухода в школу осталось часа полтора, он не выдержал. Идти голодным в школу нельзя, там уже вовсе нечем разживиться. А потом будет вечер…
В скупочном пункте ему заплатили невиданно большую сумму — сто восемьдесят пять рублей. Теперь целый месяц можно было жить независимо от дяди.
Но уж если человеку не повезет, так не повезет.
В тот самый день, когда удрученный провалом экзамена по геометрии Борис медленно плелся домой, дядя Коля возвращался словно на крыльях. Сегодня из него вышибло все остатки хмеля. В правой руке он судорожно сжимал местную областную газету «Южноуральский рабочий». Иногда он, будто натолкнувшись на препятствие, останавливался и дрожащими, увы, не только от волнения, пальцами разворачивал ее, впивался глазами в короткое сообщение: «Архитектурный отдел при горисполкоме объявляет конкурс на лучший проект Дворца культуры…» Далее шли условия конкурса, перечислялись денежные премии. Николай Поликарпович даже не поинтересовался их размерами. В его голове вертелись только два слова: «Проект Дворца…» Дворца! Вот это совсем другое дело. Он рожден строить дворцы.
Лестница на четвертый этаж показалась ему невыносимо длинной. Одышка заставляла замедлить шаги. Здоровье было в конец расшатано. Изможденное небритое лицо его покрылось потом. Николай Поликарпович и сам не знал, куда он, собственно, спешит. В те далекие счастливые времена, он спешил, чтобы поделиться своими удачами с женой… Сейчас его ждала пустынная квартира. Ему хотелось скорее очутиться за своим письменным столом, за которым он привык думать, собираться с мыслями, прежде чем приниматься за трудную работу.
Сегодня он словно очнулся от сна. Проектировать дворец… О, если бы это поручили ему с первых же лет советской власти или даже в двадцатых годах, тогда бы он не потерял вкуса к жизни. Он бы поспорил с самим Варфоломеем Растрелли. Ему не нужна была слава, черт с ней, с известностью, он просто жаждал отвести душу.
Прежде чем открыть двери квартиры, Николай Поликарпович немного постоял: надо было отдышаться. Тут он вдруг увидел, до чего опустился. Края брюк превратились в бахрому. Когда-то черные, брюки имели теперь грязный серый цвет, пятна неизвестного происхождения красовались на самых видных местах. На мятом пиджаке уцелела единственная пуговица. Грязная рубашка вызвала у Сивкова отвращение. На босых ногах были потертые тапочки.
