С тысячей предосторожностей Иоганн снял ее со стены, осмотрел со всех сторон, взял смычок и, закрыв глаза, заиграл. Первая же нота заставила его вздрогнуть. Как ни невероятно это может показаться, но черная скрипка — и теперь Иоганн был полностью уверен в этом — обладала способностью сводить с ума того, кто играл на ней.
Но Иоганн продолжил играть на ней, словно из вызова, правда, очень недолго, а потом с яростью размахнулся и швырнул ее на пол.
Ударясь об пол, инструмент раскололся, издав странный звук, похожий на женский крик.
Не помня себя, Иоганн выскочил из дома и бежал, пока хватило дыхания.
45
Через несколько дней французская армия оставила Венецию, и вместе с нею Иоганн вернулся в Париж.
Ему не суждено было больше увидеть Италию.
Иоганн Карельски еще тридцать один год сочинял свою единственную оперу. Тридцать один год он пытался освободиться от голоса, от сна, пытался забыть историю, рассказанную Эразмом, и забыть про черную скрипку.
И все эти годы он ни разу не взял в руки смычок.
В тот день, когда Иоганн Карельски написал последнюю ноту последнего такта своей оперы, он вдруг понял, что весь его труд был напрасен. Ибо никто никогда не сможет спеть его произведение так, как спела бы Карла Ференци.
И тогда по странной душевной настроенности, поистине граничившей с безумием, он взял тетрадь, в которую тридцать один год записывал ноты, и бросил ее в камин. И через несколько секунд труд его жизни исчез в огне.
— Ну вот, — прошептал Иоганн Карельски, — я и покончил с этой историей.
Он растянулся на кровати, ощущая в теле усталость, но в душе был покой, и тут впервые в жизни Иоганн Карельски понял, что он счастлив.
Он написал свою воображаемую оперу.
В ту же ночь он умер — умер, даже не осознав этого, во сне, всецело захваченный сновидением.
И никто никогда не узнал, что он был гений.
