— Ничего они не пали, — наконец очнулась Светка. — Я их вынула и в стол положила, только пустую папку взяла.
Ромка тем временем торопливо схватил своего мышонка и сунул в карман.
— Ну, зачем же так бесцеремонно, — остановил его Константин Иванович. — Насколько я понимаю, этот представитель фауны — не случайное явление на званом вечере. А удрал он у вас из комфортабельного дома в старый башмак по вполне здравой мышиной логике. Темно, тепло и мягко. К тому же, насколько я понимаю в естествознании, у грызунов развита склонность пробовать крепость своих зубов не всем деревянном, бумажном и матерчатом.
— Развита, — грустно согласился Ромка, и мы, наконец, поняли, почему он весь вечер не снимал пиджак. На Ромкиной рубашке, точнее на ее нагрудном карманчике, красовалась здоровенная круглая дыра.
Как пишут в старых книжках, в комнате воцарилась гробовая тишина. Если бы у Воробьевых были мухи, мы бы, наверное, услышали их полет. Темноту прорезал лишь чей-то вырвавшийся из глубины души вздох: «Ну и влетит тебе теперь дома, Роман!‥»
— Влетит, — снова грустно согласился Ромка, и я подумал, что теперь мыши у него в кармане не сдобровать.
Но вместо этого Ромка стал горячо заступаться за своего воспитанника. По его словам выходило, что вся неприятность с рубахой вышла исключительно из-за того, что мышонок разволновался в непривычной обстановке. И еще он сказал, что однажды дрессированные мыши и крысы покусали самого Дурова, потому что зрители в цирке очень шумели. Но он, Ромка, как и Дуров, верит в своих зверей и никогда ни за что не рассердится на них.
Константин Иванович поглядел на Ромку с уважением. А про карман с дырой сказал, что науки без жертв не бывает и вообще карман можно пришить новый. Даже попросил Аллу Николаевну сделать это.
Вместе с Воробьевыми-старшими мы веселились еще часа два. Остались бы и дольше, да за окнами стало совсем темно, и пора было отправляться по домам.
Мы дружно пообещали, что обязательно придем еще, и, по-моему, все Воробьевы очень обрадовались.
С Димкой мы дружим всего один месяц в году. Ну, иногда немного больше. Но все равно это время пролетает очень быстро. Мы прямо не успеваем переделать все дела, которые копятся целый год.
Вообще-то, конечно, мы помним друг о друге всегда. Но Димка живет в одном городе, а я в другом. А встречаемся мы летом, в деревне. Он к своей бабушке приезжает, а я — к своей.
— Вы пишите зимой друг другу письма, — говорит мне мама, — чтобы дружба не прерывалась.
