Этот вечер не твой,
Эта ночь не моя,
Ты не будешь со мной,
Я не буду твоя...
Как и многие поэтессы, она была несчастна. Ей хотелось того чистого и светлого чувства, без которого трудно, а то и невозможно жить, и поэтому она...
Поэты вообще несчастные, счастливых, пожалуй, и не бывает, так как чувствуют каждым нервом великую тайну, окружающую человека. Эта тайна окутывает все живое. Осторожным словом поэты стремятся рассказать умным, образованным людям об этой тайне, которую никакими формулами, никакими законами постичь нельзя и без ощущения которой человек, видимо, не может жить.
...Многое могут политики, но они бессильны перед даром поэтов предвидеть будущее.
...Ведь, как сказано в одной книге, сначала было слово, и знают политики, что только через слово можно познать истину, и тогда уже — горе, горе будет политикам...
И еще я думал...
А у брата между тем клев начался.
— Есть...
И машет руками так, что лодка ходит ходуном — вытягивает стометровую леску, тянет торопливо, будто эта рыба — последняя в его жизни.
Не выдерживаю:
— Можешь спокойнее?.. Лодку перевернешь.
— Ты уж лучше помолчи, рыбачок, катушку в воде теряющий. На большее ты не способен. Не учи ученого. Разберусь и без твоих советов.
Что ж, терплю, молчу...
Вытягивает он подлещиков граммов по двести, называет их лещами. Подведя подлещика к лодке, вытаскивает из воды — рыба на удивление спокойно дается ему в руки, словно ручная... Вижу в темноте, как чистым золотом горят круглые немигающие глазки рыбы. Вижу серебряную чешую. Брат снимает подлещика с крючка и, форсисто подкинув вверх, бросает в садок, качающийся возле борта лодки. Как нарочно это делает, ведь у меня не клюет.
Хоть и темно, но чувствую, что откуда-то появляется жаба, на грудь взбирается и начинает душить, душить, вынуждает меня шептать очередному подлещику: «Да выплюнь ты червя того, выплюнь... Неужели тебе мало каши гороховой?»
Не одного хорошего человека эта жаба придушила. Бывает, как привяжется, так и не отпускает, и тогда уже от человека ничего путного не остается, только одна тень, которая без толку топчет землю...
На лещей мы начали ездить только этим летом, до сих пор брат карасей ловил на закидуху — граммов по сто-двести, их он называет карасищами...
— Тебе, может, подсачек дать? — спрашиваю.
— Не надо мне твой подсачек. Я его рукой возьму. Вот так вот... Ты лучше за своей катушкой смотри, — отвечает он.
Молчу...
Где-то в два часа ночи брат обрадованно шепчет:
