— Оставьте меня.
Священник попросил тихо, но столько силы было в просьбе, что и царь послушно направился к выходу.
— Не убоюсь тебя, — говорил отец Мефодий, неспешно подходя к одержимой. — Ты — прах перед Господом моим!
Андрей Щелкалов осторожно прикрыл за собой дверь в пыточную.
— Страшно всё это, государь!
— Страшно? А вот священник не убоялся, слышал?
— И мы не убоимся, государь! Глаза боятся, руки делают — верно ведь сказано...
Иван Васильевич нервно повёл головой из стороны в сторону, словно проверяя, прочно ли она держится на шее.
— Не убоюсь!
Словно не кому-то говорил, но себе самому.
— Всё это змеиное гнездо выжгу, до последыша, чтобы не возродилось подобное! Без жалости выжгу!
Под вечер на Поганой Луже, у стен Кремля, плотники стали сколачивать помосты. Притихший, но ещё многолюдный Торг, прихлёбывая квас, потрескивая на зубах калёными орехами, резонно решил, что завтра будет не до торговли.
Дело наутро будет только у воров, срезавших калиты с поясов зазевавшихся людей. Да у царёвых палачей — им придётся помахать тяжёлыми топорами.
Плах заготовили много...
Так что — к вечерне да спать. Завтра — интересный день!
Но после заутрени, с недосыпа, пошёл слух, что казнить будут всякого, кто окажется у помоста, и Поганая Лужа опустела. Странное создание — Торг. За полушку удавятся, но поверят любому слуху, даже самому безумному.
С Никольской улицы, от Земского двора, появились ярыжные — городская полиция. Настойчиво, когда словом, а когда и пинками или ударами плетей либо древков бердышей погнали народ обратно.
К месту приготовленной загодя казни.
Сколько помостов выросло за вечер и утро у кремлёвской стены, рядом со рвом, с Покровским собором, празднично сверкавшим на солнце золотом своих куполов? У страха глаза велики. Говорили о трёх сотнях; на деле было от силы четыре дюжины.
Но и то много для Москвы, привыкшей к пожарам и бунтам, готовой к набегам, но не к массовым казням. Царь грозный или жестокий — всё-таки разница есть, не правда ли?
Некрашеным потемневшим забором выстроились вокруг места казней конные опричники. Перед строем, былинным богатырём, высился окаменелым степным идолом Малюта Скуратов, казавшийся огромным, едва ли не выше помостов.
Ох, велики глаза от страха, воистину...
Ещё один отряд двигался от Опричного дворца, с Неглинной, скрытый от Торга кремлёвскими стенами. Нежданно вывернув со стороны Собакиной башни, он едва не довёл до паники и так беспокойную толпу подневольных зрителей.
