– Ты говоришь, как красный, – сказал я.
– И никакой я не красный, – сказал он. – Просто меня зло берет. Меня уже давно зло берет.
– Оттого, что ты остался без руки, тебе не легче.
– Черт с ней, с рукой. Без руки так без руки. Бывают вещи похуже, чем остаться без руки. У человека ведь две руки, да кроме рук есть еще что-то. И если он потерял одну руку, а все остальное у него цело, он еще все-таки человек. Ладно, к черту это, – говорит он. – Я не желаю об этом разговаривать. – Потом минуту спустя он говорит: – Остальное у меня все цело. – Потом он включил мотор и сказал: – Поехали, надо повидать этих людей.
Мы поехали вдоль бульвара, где с моря дул ветер и навстречу изредка шли другие машины, и от мостовой пахло тиной в тех местах, где волны в сильный шторм перехлестывали через волнорез. Гарри правил левой рукой. Он мне всегда нравился, и я не раз ходил с ним на его лодке в прежние времена, но он стал совсем другой с тех пор, как лишился руки, да еще таможенные власти захватили его лодку, потому что этот тип из Вашингтона, который тогда отдыхал здесь, показал, что видел, как с нее выгружали спиртное. На лодке Гарри никогда не унывал, а без лодки сразу приуныл. Должно быть, он обрадовался поводу выкрасть ее. Он знал, что это будет ненадолго, но за это время, может быть, удастся выколотить немного денег. Мне деньги нужны были до зарезу, но я не хотел попадаться. Я сказал ему:
– Только как бы нам не попасться, Гарри.
– Хуже не попадешься, чем ты попался, – сказал он. – Что может быть хуже, чем умирать с голоду?
– Вовсе я не умираю с голоду, – сказал я. – Какого черта ты заладил одно и то же.
– Ты, может, и нет, а вот дети твои наверно.
– Ну, будет, – сказал я. – Работать с тобой я согласен, но разговоры эти ты брось.
– Ладно, – сказал он. – Но смотри, подходит ли тебе это дело. А то в городе охотники найдутся.
– Подходит, – сказал я. – Я же тебе сказал, что подходит.
– Тогда встряхнись.
– Сам ты встряхнись, – сказал я. – Это ты тут рассуждал, совсем как красный.
– Ну, ну, встряхнись, – сказал он. – Все вы, кончи, – кисляи.
– С каких это пор ты перестал быть кончем?
– С тех пор как первый раз наелся досыта. Свинство это было так говорить, но он и мальчишкой ни к кому не знал жалости. Правда, и к себе он тоже никогда жалости не знал.
– Ладно, – сказал я ему.
– Ты, главное, поспокойнее, – сказал он. Впереди уже показались огни бара Ричарда.
– Здесь мы их увидим, – сказал Гарри. – Только застегни свой рот на все пуговицы.
