— Отец!
— Об этом вы подумали?
— Отец, — проговорил Доня, стоя навытяжку, как солдат, — мое решение окончательное.
— Окончательное?
— И если ты не возьмешь меня к себе…
— Это я посоветовала ему проситься в твою часть.
Веньямин понял, что это, видимо, и было условием, поставленным ею Доне, когда он собрался идти в военкомат.
— Почему же вы об этом не написали мне?
— Мы тебе написали, — ответила Брайна, — ты еще не успел получить наше письмо.
Веньямин быстро вынул из планшета листок бумаги, карандаш и строже, чем ему хотелось бы, сказал сыну:
— Садись к столу!
Доня удивленно взглянул на отца.
— Пиши! Ты же обращался в военкомат, значит, знаешь, как писать заявление. Нет, нет, не тут, немного ниже и отступи от края. Вот так!
«Командиру особого батальона майору В. З. Сиверу».
Теперь строчкой ниже! Да, так.
«От ученика девятого класса сорок шестой московской средней школы, комсомольца Дониэла Веньяминовича Сивера. Год рождения — 1925».
Еще строчкой ниже.
«Прошу зачислить меня добровольцем в вашу воинскую часть. Обещаю не щадить свою жизнь в боях за свободу и независимость нашей Родины.
Седьмое ноября 1941 года».
Сложив заявление вдвое, Веньямин передал его жене:
— Отнесешь в военкомат. А Дониэла можешь готовить в дорогу. Не давай ему ничего лишнего с собой. Нам, скорее всего, предстоит пройти пешком около семидесяти — восьмидесяти километров.
— Куда это семьдесят — восемьдесят километров, папочка?
— Туда, куда вы мне письма пишете, поняла, доченька? Подай мне, Марочка, полушубок. — И к Доне: — Около семи утра мы будем проходить через Смоленскую площадь. Если вы до того времени не передумаете… Куда ты собираешься, Броня? Время — четыре часа ночи, а до шести запрещено ходить по городу без пропуска…
— Я провожу тебя до калитки.
Долго и задумчиво стояли они у открытой калитки тоскливого, осиротевшего двора, как будто им в первый раз в жизни предстояло расстаться.
Батальон еще не перешел через Дорогомиловский мост, за которым дорога шла в гору, к Смоленской площади, а Веньямин Сивер уже вглядывался в прохожих, появлявшихся в тусклых сумерках туманного утра. Не одного из них принял он издали за своего Дониэла. Зачем ему понадобилось перед уходом из дому сказать «до семи часов утра еще есть время подумать…» и что «на войне не всегда все так, как пишут в газетах и показывают в кино».
— Видно, передумали, — проговорил майор про себя, когда на углу Плющихи, как договорились, не застал Доню, — дети остаются детьми — нынче так, завтра этак… Но она, Брайна…
