Доктор Леверкун был старше и имел значительный международный опыт. Он хорошо знал Англию и Америку и говорил по-английски без малейшего акцента. Во время войны Леверкун возглавлял немецкую военную разведку в Турции. Позднее, уже во время процесса, к нам присоединился третий английский адвокат, Билл Крум, противник Леверкуна со стороны нашей разведки. Редко мне доводилось получать большее удовольствие, чем от тех интересных и занимательных вечеров, когда они оба погружались в воспоминания. Леверкуну посчастливилось остаться в живых после репрессий, последовавших за неудачным покушением 20 июля 1944 г., когда взрыв бомбы лишь по случайности не унес жизнь Гитлера. Его наверняка арестовали бы тогда, но гестапо само позаботилось об алиби для Леверкуна, арестовав его четырьмя днями ранее. По чистому недосмотру его не казнили в концентрационном лагере вместе с шефом, адмиралом Фридрихом Вильгельмом Канарисом (адмирал (1940), в 1935–1944 гг. начальник абвера, немецкой военной разведки и контрразведки. – Пер.). Леверкун возглавлял немецкое отделение движения за Объединенную Европу (в 1946 г. Уинстон Черчилль предложил создать Объединенную Европу с целью противопоставить ее Советскому Союзу; движение основано в 1947 г. и представляло собой западноевропейскую идею общего «европейского дома», сопоставимого с экономической мощью США. – Пер.) и лучше всех из тех, с кем я встречался в Германии, разбирался в европейской политике. Его разъяснения о принципах работы нацистской системы (которые я широко использовал в этой книге) составили один из интереснейших дней процесса и заслужили высокую оценку лорда Райта, присутствовавшего на суде в качестве зрителя.
На следующий день после приезда Леверкун отвез меня в госпиталь в пригороде Гамбурга для встречи с фон Манштейном. Для меня стали неожиданностью как его внешность, так и характер. Не знай я, что он генерал-фельдмаршал, решил бы, что передо мной ректор университета. Первое, что поражало в нем, – это ум, наряду с курьезной, несколько академической чудаковатостью. После предварительных церемоний Манштейн предложил мне выпить чаю. Когда чай принесли, он выразил недовольство тем, как его сервировали, и послал за санитаром, дабы подать чай как следует. За время пребывания в Гамбурге я близко узнал его охранников. Они находили Манштейна невероятно трудным подопечным. Все должно было быть в идеальном порядке, иначе не избежать выволочки, однако, несмотря на это, все они были ярыми приверженцами стороны защиты – то есть нас – и радовались, когда все шло хорошо, или негодовали, если нам вставляли палки в колеса. Фон Манштейн оказался полной противоположностью тому, что зовется faux bonhomme – ложный парень (
