— Да мы уже и сами дотопали, — сказал и захлопнул дверцу. И сказочное видение из зеркального никеля, дрожащих стрелок, мягких шкур и шуршащих шин исчезло, будто его и не было.
Но я недолго жалел об этом. Правильно Генка отказался. В конце концов, такое удовольствие можно получить и в городе. Очень даже часто дядя Леша, муж нашей классной, сажал нас в свой «уазик» и гонял по городу.
— А плюньте вы на эти «Жигули»! — видя, что мы повесили носы, сказал Генка.
Я плюнул в пыль. Вслед за мной плюнул Вадик. И Генка тоже плюнул.
— Помните, мы в прошлом году в кузницу к Алексею Петровичу заходили, — ударился в воспоминания Вадик, — и он мне еще подкову подарил?
— Как же, тебе?! — возмутился я. — Не тебе, а нам троим, только ты ее прикарманил.
— У меня день рождения был, — вывернулся Вадик.
— И не в прошлом, а в позапрошлом году, — уточнил я.
— Но я же помню! — кричал Вадик.
— Я же знаю! — орал я.
— Ни-че-го-вы-не-пом-ни-те, ни-че-го-не-зна-ете! — зажав уши, старался перекричать нас Генка.
Мы подошли к мастерской, заглянули в окно кузницы, но увидели совсем не то, что ожидали. Кузница была пуста: не было ни кузнечного горна с механическим молотом, ни высокого металлического верстака, ни бочки с водой, в которой Алексей Петрович охлаждал металл, только в углу валялся всякий хлам: моток спутанной проволоки, черенки для лопат, кучка стекловаты.
Я-то помню точно: позапрошлым летом Алексей Петрович выковал ту самую подкову. Длиннющими щипцами выхватил из пышущего жаром горна раскаленный докрасна железный брусочек. Нажал на педаль — пинг-панг, клинг-кланг. Потом еще опустил бордовый, как солнце на закате, кусочек железа в бочку с водой. Забурлило, зашипело в бочке, поднялся пар до потолка. И нате вам — готово! Держит подкову в руках Алексей Петрович, а она с синим отливом, с тоненькой пленочкой окалины и теплая, как живая, — берите! Вот Вадик и сунул ее в карман. Теперь Алексей Петрович редко заходит в мастерскую: на пенсии он теперь.
— Вам подковы нужны, пожалуйста, мне не жалко, — Вадик держал в руках штук пять подков. Но это были, конечно, не те подковы. Ржавых, грязных, их валялось вокруг мастерской до чертиков — спасибо, даром не надо.
Заглянули в другие окна мастерской — никаких изменений: стоят станки; наждачное колесо будто крутится, но людей нет.
Улица Свободы в Березовке мне нравится больше всех. Очень правильно ее назвали: свободная, это точно — по ней в ряд могут проехать с десяток машин. Но машины здесь почти не ездят, и прямо на дороге растет трава-мурава, прохладная даже в жаркий день, мягкая — мягче любого ковра. По самой середке Свободной стоят колодцы-журавли, кланяются длинными шеями, а в них — самая настоящая колодезная вода. Мы подошли к одному, достали полнехонькое ведерко. Правда, всего ведра мы не смогли осилить, но что ополовинили, так это точно. Подкатившие на лошади с сорокалитровым молочным бидоном березовские ребята Витек и Коля поворчали, что мы, как свиньи, устроили грязь у колодца, но драться с нами не стали. Пробовали как-то — обожглись. Витек поправил в упряжи один из ремней, по-хозяйски похлопал лошадь по рыхлому боку — это чтоб нам завидно стало. Они отчалили, а мы побрели дальше и тут же снова захотели пить. Завидев кого-нибудь с ведрами, мы обязательно просили: теть, дай напиться, дядя, дай воды. В конце концов наши животы раздулись, как барабаны.
