Свидетель Кравцов взял фотографию и долго смотрел, прищуривая глаз, приближая ее и отодвигая.
— Нет, — сказал он, наконец, но не вполне определенно. — Хотя позвольте, как вы сказали, Кордов? Да, да он однажды был… Только тогда он был без шляпы… Георгий, что ли?
— Правильно, Георгий, — сердце Изотова стучало, как будто допрашивали его самого. — Вы помните, при каких обстоятельствах вы его видели?
— Да, это он, — совсем твердо сказал Кравцов. — Он еще тогда ругался, что Потапенко долго не принимался за его пиджак. Я спросил Аркадия, когда он ушел, кто это такой? Он мне ответил, что, мол, ходит тут один, всякую дрянь носит…
А потом, примерно, через месяц, я напомнил Потапенко еще раз о нем (я не знал, что его фамилия Кордов), потому что увидел пиджак на том же самом месте, — старенький, такой, рыжеватый. Аркадий отмахнулся: «Ну, его, надоел, что-то давно не появляется, я и не говорю»… Я спросил, куда он девался. Аркадий промолчал, не ответил…
— Когда у вас был этот последний разговор? — прервал Изотов Кравцова.
Кравцов потер переносицу, черную от черных бровей, поморщился и ответил:
— Трудно сказать, в июне или июле…
— А может быть раньше, в мае?
— Нет, только не в мае. В июне я приехал из командировки, а этот разговор был после того, как я вернулся. Это точно.
— Так, продолжайте.
— Ну, и все… Да, я его еще спросил: «А почему ты так от него, то есть Кордова, отмахиваешься?» Аркадий засмеялся и сказал как-то нехотя: «Не надежный он какой-то. У меня патента ведь нет, так шью, а он донести может».
— Почему у Потапенко сложилось такое мнение о Кордове?
— Вот, право, не спросил. А может и спросил, но не помню, сочинять не буду, — подписывая протокол допроса, сказал Кравцов и облегченно вздохнул: ему неприятен был этот разговор.
После второго допроса Потапенко Шумский пришел к себе в кабинет, бросил на стол бумаги и сел на кожаный диван.
— Уф, устал, — потер ладонью лицо Шумский и взглянул на Изотова. — Ну, кажется появилась ниточка.
Оба склонились над протоколами. Алексей взял в руки красный карандаш.
— Надо отметить кое-что. Смотри, — сказал он. — Сначала о записке. Первый раз он говорил, что Кордова он не знает и записки никакой ему не писал.
— Точно, Лешенька, — согласился Изотов. — Ты ему предъявил ее сегодня?
— Да, вместе с заявлением в домохозяйство. Вижу, ерзает на стуле…
— И что же он?..
— Смотри, — Шумский перевернул листы и стал отчеркивать карандашом свою запись: «По поводу предъявленной записки заявляю. Да, это писал я, собственноручно. Она адресована моему приятелю Георгию Шлехтеру, который должен был прийти ко мне за переделанной курткой. В тот вечер я не мог быть дома.
