Разговор шел о любви, изменах, о коварстве мужчин, об умении одеваться, о вкусах. Со стороны могло показаться, что знакомые собрались за чаем, у них пропасть свободного времени и им приятно толковать о людях, их слабостях и недостатках.
— Вы мне обещали подумать, — напомнил Изотов, — с кем был еще знаком Кордов. С мужчинами или женщинами, быть может, это были не продолжительные знакомства, все равно. Нам хотелось бы знать все, что возможно…
— Видите ли, у него было много знакомых. Кто они такие, я не знаю, просто не интересовалась… И ничем вам, вероятно, помочь не смогу, потому что не имен, ни фамилий я не помню. Скорее, я их даже не знала. Ну, был, например, знакомый музыкант, который работал в эстраде, но был уволен, кажется аккордеонист, женатый на очень интересной особе, — Жорж бывал у них и восхищался его женой. Ее, если не ошибаюсь, зовут Зиной. Его я не видела, но слышала, что Жорж хотел учиться играть у него на аккордеоне. Вот и все. Разве вас это может заинтересовать?
Изотов махнул рукой:
— Вы о нас не беспокойтесь…
— Кстати, — заметил Шумский, — как нам кажется, Кордов не плохо одевался. Одежду он покупал или шил, вы не знаете?
— Иногда покупал, иногда шил…
— Где шил? — насторожился Шумский.
— Он любил больше частных портных, — быстрее и дешевле…
— У кого? — настойчиво повторил вопрос Шумский.
— Право не могу сказать. Знаю, что он собирался перешивать пиджак. Он говорил, что у него есть знакомый мастер, но кто это, где он живет, не знаю.
— Пиджак? — поинтересовался Изотов. — А перешивать брюки он не собирался?
— Постойте, постойте, — вспомнила Назарова. — Да, он что-то мне говорил… Правильно, кажется, хотел перешивать брюки. Помню он еще смеялся, говоря, что получил от тетки из Ташкента брюки и отрез на рубашку. Старуха, видимо забыла, как он выглядит, и прислала брюки на толстого мужчину…
— Не про эти ли шла речь? — спросил Изотов, развернув сверток. Женщина испуганно открыла глаза, будто увидела живого Кордова, и отшатнулась.
— Я их никогда не видела, не знаю, — прошептала она.
— Так, — сказал Изотов, сворачивая вещи, — значит он мог отдать их частнику?
— Вполне.
— У тебя есть еще вопросы, Алексей Игнатьевич? — обратился он к Шумскому.
— Ну, какое впечатление у тебя осталось? — спросил Изотов, когда Назарова ушла.
— Приятная женщина, ничего не скажешь, — безразлично ответил Шумский. — Однако собирайся, пойдем в эстраду.
В списках уволенных из Ленгосэстрады за два с половиной года значилось 83 человека. Шумский и Изотов познакомились с личным делом каждого. 78 папок они попросили отнести обратно в архив, оставив личные дела аккордеонистов. Теперь надо было посмотреть, кто из них женат, какого возраста и, главное, нет ли таких, чьи фамилии начинались буквой «П» или «И». Три дела пришлось отправить за остальными. Оставалось два — Пандурова и Потапенко. Оба представляли интерес для работников уголовного розыска, особенно первый. Пандурову Семену Викторовичу было тридцать два года. Его жена Зинаида Алексеевна не работала.
