– Какую грамматику?
– Самую настоящую, нашу первую. Мне Александр Иосифович часто рассказывал о том, что Тихонович не раз с обидой вспоминал, мол, ее так и не издали, хотя говорили, издадут. Были на тот момент свои исторические оценки…
– Где же она теперь?
– Кто его знает. Плешко говорил, может, в каком архиве затерялась. Я послал запросы в разные места, но пока с ответами туго.
– Нет, подожди, это же не страничка, две, три, это же грамматика, целый труд. След должен быть.
– Пока ничего. Ни со Львова, ни с Бреста, ни с Минска. В Пинск сам ездил, выразили любопытство, помогали, да что толку. Там ведь все свежие архивы. Когда области объединяли, пинский архив вывезли в Брест. Это уже после войны. А в войну, где-то в 43-м, немцы кое-что вывозили во Львов. Мы в то время входили в состав Украины.
– А если где подальше?
– Москва молчит, Ленинград молчит. Видимо, самому надо ездить, да у кузнеца какие деньги. Жена и так ругается, что всю получку трачу на книги. Ты ведь во Львове учился. Если бы на то время да попросить тебя посмотреть в музее, может, что-то и высветил. А так… Говорят, там музей прекрасный?
– Не был.
– Эх ты, а еще журналист. При твоей специальности да без музеев – это что коню без подков, – Василь улыбнулся. – Ладно. Живем надеждой.
– Знаешь, пожалуй, я смотаюсь во Львов.
Он удивленно кехекнул, пожал плечами:
– Как хочешь. Своим не говори, меня ругать будут. Скажут, человек в отпуск приехал, а я подбил его на дурницу.
– Придумаю что-нибудь.
В плацкартном вагоне поезда Ленинград – Львов, который почти полностью был уставлен огромными пустыми корзинами из-под ароматной клубники, для меня нашлось место.
Вагон оказался говорливым, веселым, песенным. В клубничный запах добавлялся пах колбас, купленного в Лунинце свежего хлеба и водки. Неугомонные пассажиры – загорелые крепкие парни с двумя молоденькими девушками в красиво вышитых сорочках – всю ночь «распрягали коней и ходили спочивать», да еще дружным многоголосьем «копали криниченьку». Несколько раз приглашали в гости. Но я уже жил встречей со Львовом – городом своей курсантской юности. Предвкушал удачу, думал, что именно там находится белорусская грамматика Тихоновича, и как обрадую Василя, когда покажу ему хотя бы ее копию.
Львов – старинный красавец, полуполяк, полу-украинец, полурусский, полу-австиец, полугуцул, полу-еврей, полубелорус – жил своей жизнью, озвученной перестуком трамваев, степенным говором, а также вылетавшей из окон домов, кафе, из распахнутых дверей магазинов популярной до сумасшествия песни «Червона рута»…
