Конечно, когда я училась на психфаке, алкоголики были совсем другие. Такие алкоголички нам встречались только в романах Ирвинга Шоу. У бедных свои проблемы, у богатых — свои. Большинство пациентов Рафаила до сих пор относилось к неимущим слоям общества — как я уже писала, у него были твердые принципы: медицина должна существовать для всех.
Рафаил продолжал убиваться:
— Я должен был разглядеть алкоголизм за этим блестящим фасадом. Но она сразу вызвала у меня симпатию — женщина, потерявшая ребенка…
— Ты не представляешь, как пуста ее жизнь. Она пьет вовсе не из-за того, что потеряла ребенка, тем более еще неизвестно, чей он был. Она не любит мужа, говорит, что он импотент, у нее все есть, кроме того, что ей действительно надо… Впрочем, чего ей надо, она сама не знает. Повторяю, ничего страшного не произошло.
В полдевятого в отделении появилась заведующая, приятная женщина лет пятидесяти; уже в девять Аргамаков потребовал от нее, чтобы ему выдали на руки жену, как только она слегка оклемается, — он хочет перевести ее в приличную клинику. Заведующая спокойным тоном, выработанным за долгие годы общения с родственниками больных, возразила ему, что она не собирается рисковать здоровьем, если не жизнью своей пациентки и выпишет ее только тогда, когда сочтет нужным. В ее плавной, слегка монотонной речи можно было уловить термины типа: «алкоголизм», «сочетанное лекарственно-алкогольное отравление», «дезинтоксикация», — от которых Аргамаков заметно вздрагивал. В конце концов заведующая, несмотря на свои немалые габариты, грациозно развернулась и, взмахнув фалдами халата, скрылась за запретной дверью. К полудню Виолетта уже почти пришла в себя; сошлись на том, что ее подержат в отделении еще сутки на дезинтоксикации (об этом Рафаил договорился приватно) и затем вручат мужу, который далее может лечить ее, как хочет.
Я думала, что после такого фиаско Аргамаков откажется от услуг Рафаила, да и от моих заодно тоже. Ничуть не бывало! Как только банкир убедился, что Виолетта вне опасности, он сообщил Рафаилу, что тот может и дальше пользовать свою пациентку «с учетом вновь открывшихся обстоятельств», и даже извинился перед ним за слова, произнесенные в запальчивости.
— Я понимаю, что сам неосознанно ввел вас в заблуждение, но я и сам обманывался, — добавил он.
Со мной же он с того момента говорил очень сухо и холодно; это происшествие не добавило тепла и в мои отношения с Юрой.
Как назло, в тот день у партнеров было назначено важное совещание, и Аргамаков отказался перенести его, когда понял, что ничем сейчас не может помочь Виолетте, «дело есть дело», как он выразился. В убийственном настроении мы на его машине поехали на Ордынку; Юра с Женей уже обо всем знали. Первым делом брат отвел меня в маленькую темную комнатушку без окон, служившую нам кладовкой (когда-то здесь была павловская «камера молчания»), и устроил мне разнос. Естественно, в ответ на его обвинения я накричала на него как базарная торговка; вообще-то мне это несвойственно, тем более по отношению к Юре. У меня даже появились слезы на глазах. Единственное, что могло бы послужить мне извинением, это постоянное напряжение последних дней и бессонная ночь.
