Раздался треск, когда кто-то постучал по усилителю и поставил очередную запись.
— А вот живопись — это настоящая магия, — продолжил Бирд. — Превращает трехмерное пространство — если вы мастер, то и четырехмерное — в двухмерное.
Он неожиданно кивнул. Загрохотала музыка. Посетители, несколько напрягшиеся и встревожившиеся в момент затишья, снова заулыбались и расслабились, поскольку теперь им не нужно было разговаривать друг с другом.
На лестнице группа людей обнималась и смеялась, как на рекламных снимках. У стойки бара два английских фотографа переговаривались на кокни, а английский писатель пересказывал Джеймса Бонда.
Официант поставил нам на стол четыре стакана со льдом и полбутылки «Джонни Уокера».
— Это еще что? — спросил я.
Официант молча удалился. Двое французов у стойки затеяли спор с английским писателем и опрокинули стул. Звук падения был недостаточно громким, чтобы кто-то обратил внимание. На танцполе девушка в блестящем синтетическом костюме орала на мужчину, прожегшего ее наряд сигаретой. Я услышал, как писатель у меня за спиной говорит:
— Но я всегда просто обожал жестокость. Его жестокость — признак человечности. И пока вы этого не поймете, вы не поймете ничего. — Он сморщил нос и улыбнулся.
Один из французов ответил:
— Он много теряет при переводе на другой язык.
Фотограф прищелкивал пальцами в такт музыке.
— Как и все мы, — сказал писатель и огляделся по сторонам.
— Жуткий гвалт, — буркнул Бирд.
— А вы не слушайте, — порекомендовал я.
— Что? — переспросил Бирд.
Писатель продолжил:
— …Жестокий обыватель в жестоком, но сером… — он помолчал, — но сером мире. — И серьезно кивнул сам себе. — Позвольте прочесть вам Бодлера. У него есть сонет, который начинается…
— Ну и тут птичка захотела выйти из машины, — рассказывал один из фотографов.
— Нельзя ли чуть потише? — обратился к нему писатель. — Я хочу прочитать сонет.
— Заткнись, — бросил через плечо фотограф. — Так вот, птичка захотела выйти из машины…
— Бодлер, — изрек писатель. — Жестокий, мрачный, символичный.
— Оставь это дерьмо при себе, — сказал фотограф, и его приятель рассмеялся.
Писатель положил ему руку на плечо.
— Послушайте, друг мой…
Фотограф без замаха нанес ему точный удар в солнечное сплетение, даже не расплескав рюмку, которую держал. Писатель сложился, как шезлонг, и рухнул на пол. Один из официантов рванулся к фотографам, но споткнулся о неподвижное тело английского писателя.
— Послушайте, — начал Бирд, и проходивший мимо официант развернулся так резко, что опрокинул стоявшие на столике стаканы со льдом и бутылку виски. Кто-то врезал фотографу по голове. Бирд вскочил и негромко веско проговорил: — Вы пролили виски на пол. И, черт побери, вам придется за него заплатить. Это единственное, что вам остается. Чертовы хулиганы!
