– Здорово, бра-а-ат!
Тот радостно запрыгал по декоративным деревьям и полкам своего жилища, выдавая вполне мелодичные трели и щебет чуть ли не порхающих за окном птах. его хозяину даже показалось, что этот почти бесхвостый и кареглазый питомец чувствует сейчас себя словно на ринге, потеряв половину десятикилограммового веса. «Как всегда, так весело готовится к нашим очередным утренним играм», – подумал он и с болью в сердце дал ему жестом команду остановиться. Молча открыл решётчатую дверцу и, когда тот привычно заскочил к нему на колени, погладил его по лысеющей с возрастом голове и тихо наполнил комнату непривычными даже для неё словами:
– Послушай, дорогой мой Ник, и пойми. Мы ведь, забодай циркач осу, славно отработали с тобой четверть века на манеже. Вместе и незаметно стали терять на нём зубы, волосы… За это мне и подарили тебя для совместного, в своём роде, проживания.
По-отцовски обнял его, чтобы смягчить свои удары прямо по сердечку этого маленького существа, и тяжело выдохнул:
– А теперь вот настало время выбора… Теперь я должен отдавать всё внимание внучке, лишая при том тебя обезьяньих радостей и свободы. Но поступить так по отношению к любимому воспитаннику не смею. Буду просить администрацию цирка снова взять тебя, как заслуженного отставника, под свою житейскую опеку…
Ник резко вывернулся из-под лежащих на его плечах рук кормильца, сполз на пол и растерянно замер. Покрывающий его тело тёмно-коричневый мех заметно вздыбился. Безволосое лицо покраснело, как будто он упал с манежного велосипеда прямо перед смеющейся над ним публикой.
«Вот и довёл пацана, забодай циркач осу, до обезьяньего стресса… еле сдерживает негодование, – мысленно заключил, виновато глядя на него, Кюфарян. – Управляй так женщины своими эмоциями, насколько бы жизнь в наших семьях стала спокойнее». А его опять погладил по разгорячённой голове и сбивчивым от волнения голосом сказал:
– Ну, прости меня, Ник, забодай циркач осу… Я же… я буду тебя, родной мой, навещать… обязательно буду.
«Да лучшей я к веткам придомного тополя присохну, чем буду скалиться в общаге», – почти по-мужски буркнул тот. С грустным пониманием вскинул на хозяина карий взгляд и тихо удалился в клетку. Чтобы попросту хоть обезьяньим умишком осмыслить ему сказанное. А удручённый столь необычной встречей с мохнатым питомцем воспитатель пошлёпал в свою комнату. Оставив за собой след невольно натёртого тапочками ламинат-пола, прилёг на диван и попытался успокоиться погружением в сон. Но он не пришёл.
