На данную юным воспитателем команду «Искать!» играющая глазками Лайка, шаловливо петляя по полю с поднятым кверху хвостиком, принюхивалась то к одной мышиной норке, то к другой. Подбежала к очередному чернеющему на травянистой зелени отверстию, ткнулась туда носом и с лаем посмотрела на Вовку:
– Гав-гав, шефушка… Здесь кто-то есть!
– Что ж, работай дальше, умница моя.
– И-и-и-е-е-есть! – взвизгнула принявшая своеобразную позу заправского археолога Лайка и, выпустив когти, стала врываться передними лапами в полевую норку.
Ещё большей радостью светились её глаза, когда Вовка начинал помогать лопатой, ускоряя проходку витиеватого по структуре «маршрута». А когда из подземного гнездышка испуганно выскочила попискивающая полёвка, Лайка вопросительно глянула на парнишку: мол, что с ней дальше делать?
– Возьми её, – тихо скомандовал он и тут же увидел, как её пятнистое тело одним прыжком накрыло стремящуюся назад, к своей норке, серую. Юркая собачка легонько взяла её зубами за шкирку и опять со вниманием цирковой артистки устремила взгляд на молодого «дрессировщика».
– Теперь поиграй с ней, – довольный её успехами, сказал тот.
Наполнившие поле смешанные с повизгиванием и попискиванием догонялки заворожили даже пернатых, бабочковых и ползающих «зрителей». Отставив свои привычные занятия, они увлечённо наблюдали за небывалым доселе спектаклем – почти девчоночьей игрой чёрно-белой собачки и серой обитательницы этих ковыльных полей. Некоторые из них аж подумали, что в таком качестве тоже могли бы смело резвиться с собачьей пастью. И враз затаили дыхание, когда уже уставшая от своих «цирковых» номеров Лайка снова ухватила серую за шиворот. Держа её в зубах, мотнула головой в сторону Вовки и провизжала:
– И-и-и… все, я наигралась!
– Это ж твоя добыча… можешь её и слопать, – меняя командирский тон, с заметной брезгливостью отреагировал тот и даже отвернулся от предстоящего действа.
– Гыр-р-р… не-е-ет, – впервые за время полевого «спектакля» прорычала пятнистая послушница. – Разве нас с тобой мамка плохо кор-р-рмит, чтобы я возвращалась домой ещё и с этой пискалкой?
– Ну, ладушки! – не скрывая радости от такого псиного возражения, почти крикнул Вовка. – Пущай тогда живёт, на пользу себе и округе нашей.
Это чувство мальчишеско-собачьей доброты тут же, словно людскими аплодисментами, дружно стала приветствовать вся летающая и земная живность степно-березового уголка. А наблюдавший за ними меж делом батяня только и сказал:
