— Не тлогай, укусу.
— Бессовестная! — прикрикнула мать и, погасив на губах улыбку, пояснила: — Она у меня бойкая.
За спиной Фроси стоял тонкий, как гвоздик, мальчик лет девяти в длинной и широкой, явно мужской рубахе, скуластый, с голубовато-молочными печальными глазами.
— За стол — марш! — скомандовал Федор.
Фрося согнулась, кошкой юркнула между ног, мелькнув голой попкой, влезла с ногами на скамью и не села, а легла тощим животом на стол. Мальчик все стоял, перетаптываясь, посматривая на чужого печально, исподлобья, недоверчиво.
— Зовут как? — спросил его Федор, открывая тушенку.
— Семеном, — сказал строго мальчик, глядя на мать.
Та бочком, боязливо, страдательно выгнув брови, подсела к столу, оправила на груди складки ситцевой, крапленной мелким цветом кофты.
— А я дядя Федя, — сказал Федор, дотронувшись ладонью до шероховатой руки женщины.
— А мамка Валвала, — сказала Фрося, незаметно отломив от хлебного кирпича корочку.
— Смышленая! — похвалил Федор.
— Ремня зарабатывает, — сказала без сердца Варвара.
Когда в руках Федора появилась бутылка, женщина несмело и тоскливо, снизу вверх, заглянула ему в лицо, произнесла:
— Ей-богу, ни к чему.
Но он уже налил в стакан.
Дети набросились на еду. Фрося черпала ложкой тушенку. Сеня, преодолев робость, тоже ел, шмыгая носом от удовольствия. У него бисеринками проступил пот между белесых бровей. Выпив, взрослые потянулись ложками к банке, но оказалось, что тушенки уже нет: усердно посапывая, Фрося добирала остатки.
— Поправим беду, — сказал Федор, быстро достал новую банку, вскрыл, подвинул к женщине: — Ешь.
— Идите спать, — строго приказала Варвара, видя, что у детишек уже сонно щурятся глаза и сидят они разморенные, вялые.
Фрося сползла на животе со скамьи, скакнула по одной половице к печке, нащупала там серыми, в цыпках ногами заступок и гибкой птицей махнула за трубу.
— Семка, айда, — позвала оттуда.
Сеня вразвалочку, степенно прошагал по хате, так же, как и Фрося, всунул в заступок ноги, ухватился руками за красный вытертый кирпич, подтянулся и юркнул в темную теплынь.
Варвара покачала головой:
— Смотри, и спасибо не сказали, озорники.
— Ничего. Дети — мировой народ, — похвалил их Федор. — Ты давай налегай сама. Ешь, — и он еще ближе придвинул тушенку, налил по второй, неожиданно положил ей на плечо большую, тяжелую, в бороздках вен руку. Не сбросив ее, она покорно улыбнулась, протянула к нему стакан:
— С возвращением тебя!
— С победой! — сказал Федор, наморщил лоб, хотел еще сказать что-либо умное, какое говорил в таких случаях политрук, и, не найдя слов, опрокинул стакан в рот.
