Полынь | страница 4
— Хуже передовой.
Девушка придвинула скамью поближе к печке, и ребенок постепенно затих.
— Зовут как?
— Шурой. А тебя?
— Иваном. И откуда ты такая рыжая?
Она не обиделась, отозвалась погодя:
— У нас все были рыжие. Должно, в батю.
— А где он?
— Не вернулся с войны. А мамка померла. Еще тем летом, — сказала она, но не жалуясь, а как-то безучастно, словно самой себе.
Иван лег в углу, закрыл голову полой шинели. Она пристроилась по другую сторону печки, пригрелась и стала дремать. Подогнув поближе к себе коленки, с радостью подумала: «Ничего, не пропаду. Дасть бог, цела буду. Вот бы только до теплого додержаться. И ботинками где б разжиться. Да и так жить можно: подметки-то проволокой прикручу».
В памяти подержались какие-то пестрые обрывки: изгиб глинистой дороги, голые печные трубы по всей деревне, пригнувшийся от ветра ольшаник — и все пропало…
В дверную щель сочился рассвет. Иван потянулся, вздохнул и, открыв глаза, сел.
Девушка качала ребенка. Эшелон стоял. За стенкой, близко, слышались голоса. Мужской виноватый сиплый голос звал:
— Маруся, а Маруся?
Та отозвалась:
— В гробу тебя видела!..
Надо было, однако, искать молоко. Ребенок снова проснулся, заорал. Трудно было понять, откуда только берется крик.
Шура со страхом глядела на чужого ребенка и с тоской вспоминала довоенную жизнь, теплую русскую печь с мохнатой шубой, запах теленка в закуте, и тихие шепелявые всхлипы теста в квашне, и руки матери…
Иван же вспомнил вчерашнюю женщину из другого вагона, и надежда постепенно укрепилась в нем: прогуливаясь, видел, как та кормила своего грудного. Он решительно шагнул к двери.
— Скоро вернусь. Сиди.
На сырой ветер из вагонов лезли люди, сновали юркие ребятишки. Станция была крошечная, за липками виднелись две крыши под дранкой. Женщину он встретил около путей. У него похолодела спина, когда та взглянула из толстого платка: а вдруг откажет?.. Пока он решался, женщина неожиданно исчезла. Он метался туда-сюда, бегал около вагонов — ее нигде не было. Наконец он заметил ее: с ребенком на коленях спасительница сидела на полу теплушки около кучи узлов. Рядом чему-то улыбалась старуха, обнажив розовые пустые десны.
Потоптавшись на месте и все более теряя решительность, Иван позвал тихо:
— Гражданочка!
Женщина передала старухе ребенка, поднялась на своих могучих ногах, уперев руки в бока. Иван увидел широкое, доброе и рябое лицо ее.
— У нас тоже грудной, — сказал он тоном извинения.
Женщина громко чихнула.