Было утро.
На сцене играл джаз–оркестр. Тридцать пожилых мужчин в белых пиджаках и бабочках. Звучал блюз. Музыканты по очереди поднимались, солируя. Михал Михалыч играл на саксофоне. Закрыв глаза, он выводил печальные трели. Под аплодисменты сел на свое место и вытер платочком со лба пот.
Со второго ряда на него смотрел Саша. Рядом с ним сидели Ирина Евгеньевна, Маша и Ревекка Самойловна. Вновь солировал Михал Михалыч. Лицо его налилось кровью. Глаза вылезли из орбит. Звучала очень высокая нота. Казалось, ее нельзя больше держать, сейчас музыка оборвется…
Саша встал со своего места и пошел прочь из зала.
Маша нашла его в холле, у гардероба.
— Кто вам звонит? — спросил он.
— Сашенька, о чем ты?
— Я спрашиваю, кто вам звонит по телефону, когда твоя мама начинает биться в истерике?
— Моя мама по любому поводу готова биться в истерике. — Маша улыбнулась, попыталась его обнять…
— Кто вам звонит?!! — Он отстранился. — Ты ответишь или нет? Кто вам звонит?! — закричал он.
Зазвонил телефон. Саша вздрогнул и обернулся.
Ревекка Самойловна сняла трубку.
— Сенечка, мы собираемся, позвони завтра! Хорошо… — Она продолжила: — Так вот, я говорю Рае, что привезти? Она говорит: пемзу и много тройчатки. Как вам нравится, у них что, пемзы нет?
Кухня была неузнаваема. Кроме стола остались только газовая плита и раковина. Вокруг были ящики, коробки, узлы. Саша укладывал посуду в картонные коробки, тщательно завязывал шпагатом.
Из комнаты Ирины Евгеньевны слышалось странное жужжание. Время от времени там будто кто–то стонал, и жужжание продолжалось.
— Мы Достоевского берем с собой? — кричала из комнаты Маша.
— Конечно! — слышался голос Ирины Евгеньевны.
— Все семнадцать томов?
— Да!
— Рая говорит, мне будут платить пенсию, — сказала Ревекка Самойловна, — за что? Я всю жизнь отдала советской власти.
— Эй, помогите мне!.. — Маша втаскивала на кухню огромную кипу папок.
Верхняя соскользнула, и папки рухнули с грохотом на пол. Это были Машины детские рисунки. Цветы в вазах… Принцессы… Балерины…
— Я и забыла, что они есть… — Маша опустилась на пол, разбирая листы.
На кухню вошли Ирина Евгеньевна и Михал Михалыч. Михал Михалыч двигал челюстью и кривился.
— Мамочка, давай возьмем? — сказала Маша, роясь в рисунках.
— Дорогая, имей совесть. Вначале мама со своей посудой, теперь ты… — Ирина Евгеньевна недовольно поморщилась.
— Но они мне очень нужны! — взмолилась Маша.
— Ты что, не видишь, я отказываюсь от таких дорогих вещей… — в голосе Ирины Евгеньевны появились плаксивые нотки. — Я даже не беру свою вязальную машину, это нужная вещь, неизвестно, может, мы еще пожалеем об этом.
