— А отец?
— Мы его выгнали.
— Как?
— Выгнали из дому. Да он и сам хотел уйти, стыдно было. Он хороший, добрый человек, но понимаешь… У него всю жизнь полные штаны. Знаешь, когда человек ощущает себя таким маленьким–маленьким, которому положено только работать и не высовываться… Машенька, потише, не лезь с высказываниями… Он у своей матери живет, и ему хорошо. Ему хорошо. А я — ненавижу! Все это — ненавижу!..
— А кто это звонит вам по телефону? — спросил Саша. — Что за звонки?
Она обняла его, целовала лицо, руки:
— Сашенька, я раньше должна была… Все сказать. Я просто не думала, что так будет, я не думала, что я тебя так сильно люблю. Слышишь? Я тебя очень, очень люблю.
Он молчал.
— Сашенька, милый мой, ну что мне делать, что, что, что?!
— Не уезжай, — сказал он.
— Но я не могу! — Она плакала. — Ведь столько лет…
— Потому что серая толпа? В таком случае — я из этой серой толпы, и мои родители из нее, и мой друг Вадим — тоже серая толпа.
Маша молчала.
— Ведь есть же порядочные люди, не все же такие! — закричал он.
— Однажды такой порядочный человек говорит: жидовка, — медленно проговорила Маша. — Ведь ты тогда мог сказать: сволочь, дрянь. Как угодно, но не это. Не это.
Саша повернул ее к себе:
— Я клянусь тебе, что никогда больше не произнесу этого слова. Слышишь?
— Да.
— Не уезжай.
Начинался рассвет. Маша накинула одеяло, вышла на крыльцо.
— Когда мы были в отказе, — негромко заговорила она, — все было так просто. Нас не пускают, мы ждем. Мы привыкли ждать, и постепенно это стало нормальным состоянием жизни. Живем и ждем. Смотрим в почтовый ящик. А теперь надо сесть в самолет и — всё. Мы молчим об этом, но я вижу, что мама и бабушка… Бабушка ходит в синагогу нас с мамой сватать… — Маша улыбнулась.
— Вот это я не понимаю, зачем?!
— Ее не переделаешь. Там — ее жизнь, все эти старухи с фотографиями… Смешно. Мне кажется, если бы Михал Михалыч на маме женился, она бы не поехала. Но он не женится.
— Почему?
— У него жена и маленькие дети. Да теперь и не надо. Послушай… — она вернулась в дом, склонилась над ним, — если подумать, что во мне еврейского? Кожа? Лицо? Я родилась здесь, говорю на этом языке, читаю эти книги… Но мне напомнили, кто я, и теперь я знаю и хочу жить среди своих. Среди своих.
— Кто? Кто тебе напомнил? Я хочу знать конкретно: кто?
— И ты в том числе.
Саша схватил раскаленную керосиновую лампу и кинул ее об стену. Лампа разлетелась вдребезги.
Он подошел к двери и замер, глядя на лес.
