Обида подкатила у Микитки.
— Бессовестный ты! — крикнул он.
— Не шалавый, а ты шалавый, и везде тебя погонят, обижать будут, зубов у тебя нету. Зачем сюда?
— На кормежку записаться.
— Кусочки поперек горла стали. Где ночевал?
— Не скажу.
— Боишься? Говори, я не выгоню, на старой твоей квартире удобно. Съедят вот тебя, поймают ночью и сожрут.
— Тебя не съедят?
— Я убегу, отобьюсь, а ты тихоня.
— Ты кто?
— Иван Григорьевич Чаваев.
— В приют берут? Меня в приют общество назначило, — спросил Микитка.
— В приютах набито, то и гляди разорвутся приюты от ребят. На Ару зачислят, кормежку раз в день получай и… будь доволен!
Микитку, хоть общество и назначило, в приют не приняли, а зачислили на Ару.
Рисовую кашу и белые булки раздавала женщина, как на картине.
Чаваев ухитрился получить две булки и две порции каши. Глядя на него, Микитка пошел за второй порцией.
— Нельзя, нельзя, животик лопнет, другим надо, — отказала ему женщина и погладила по голове.
— Лучше бы каши прибавила, нечего посуху жалеть, — проворчал Микитка.
— А в Москве Ары дают сколь хочешь, — сказал один.
— Ты был там?
— Сказывают.
— Мало ли чего сказывают. Я вот и здесь досыта ем, — похвалился Чаваев, — а шалавым, в роде него, везде плохо, — и кивнул на Микитку.
Микитка поверил, что в Москве кормят досыта, забился в теплушку с прочими голодающими и поехал в Москву, чтобы досыта есть Ару.
В Москве ребята не знали, что Микитка был Подпаском, Неподпаском, потом Шалавым обозвали его, и называли парня просто Микиткой. Присмотрелись к нему вокзальные ребята, как и ко всякому новичку, и решили из парня сделать для себя выгоду.
Поймал Микитку оголец Петька Косарь и сказал:
— Работать со мной будешь! Удивился Микитка.
— Не таращи глаза–то, лягушенок! На носу заруби — работать со мной будешь, не уходи с вокзалу. Уйдешь — во… теребочку задам, своих забудешь! — Косарь подошел ближе и поласкал: — для тебя же лучше, всех мы обучаем и тебя обучим. Кусошник ты, просишь?
— Прошу.
— А мы тебя деловым сделаем.
— Хлеб тогда свой будет?
— Свой, много хлеба!
— А ты кто?
— Петька Косарь — вокзальный оголец.
— О новичках заботишься?
— Забочусь, приучаю.
— А сам как, делаешь чего?
— Хлеб достаю, жратву. Все за жратвой бегают, и я не отстаю от прочих.
Не верил Косарю Микитка, что хлеб свой будет, а с вокзала не уходил, боялся угрозы. Вечером Косарь, Микитка и Колесо пошли красть дрова на склад по Гаврикову переулку. Склад под месяцем и фонарем был как снежная поляна.
