— Идите вы ко всем чертям!
Двери хлопнули, я остался один. И я хорош! Что это мне в голову пришло! Разве Элишка виновата? Позвать бы ее, попросить прощения… Нет, звать ее не надо, она теперь не придет. Но как только представится случай, я помирюсь с ней.
Я успокоился, злость прошла, жалость тоже; я лежал — времени было сколько угодно. Я смотрел вверх, на белый потолок. И вдруг мне показалось, что по потолку проходят какие-то тени. Тени эти стали походить на людей, вещи, хорошо знакомые места… Тени следовали друг за другом, одни сменяли другие, замелькали лица. Вот лицо Марты, лицо Марты, которую я любил, вот она такая, какой я увидел ее впервые там, на горе, у Рашки…
Тогда я еще был необстрелянным — только неделю провел в партизанском отряде. Мы вернулись с операции, которая казалась мне ненужной — что толку перерезать провода, разрубать проволоку, валить столбы и разбивать фарфоровые изоляторы? Было нас человек тридцать, мы все еще порядком робели, и вообще все у нас только начиналось. Что касается меня — я очень мало знал еще о партизанской войне, не все понимал и в организации отряда. Да и стрелять не умел еще — когда начиналась стрельба, я всегда боялся… Собственно, «всегда» — это слишком сильно сказано. Я участвовал только в двух операциях — однажды мы неожиданно напали в чаще леса на отряд венгров, шум стоял адский, я спрятался за ель и не решался пошевельнуться, так как был уверен, что сделай я движение, как пули немедленно достанут меня. Тут и нашел меня рябой Гришка. Он стал ругать меня и приказал бежать вперед… Когда я выбежал на дорогу, все венгры — было их не меньше двухсот человек — стояли, подняв руки вверх, а наши ребята быстро разоружали их. Оказалось, что венгры не дали ни одного выстрела, — только позднее узнал я, что между венграми и партизанами существует некое «джентльменское соглашение»: венгры никогда не защищались, а партизаны стреляли в воздух. Мне было очень стыдно, я боялся, что Гришка станет рассказывать всем, какое я ничтожество, но он поступил совсем по-другому. Подошел ко мне, когда все кончилось, и по-дружески объяснил, что почти со всеми это случается, что это боевое крещение и потом я привыкну.
Это было в субботу. Вечером мы вернулись, уничтожив некоторое количество столбов электропередачи. Мы закоченели, устали; я засыпал на ходу и, наконец, устроился на полу у Зихи, но в этот момент явился дежурный.
— Есть здесь Володя?
Другого Володи, кроме меня, в отряде не было, собственно, и я не был Володей, но Николай как-то назвал меня так, и имя прижилось.
