Простим же несколько наивные рассуждения горца-юноши Баба-Калана, но надо вспомнить, в какие годы все это происходило. А Баба-Калан спал и видел, что он сделается командиром доблестной Красной Армии. И как было ему понять своего отца Мергена, который мог думать сейчас лишь об одном, как бы покрыть ужасный грех и позор — потерю дочерью невинности до официального бракосочетания по закону...
И тут Баба-Калан вдруг решил попытаться помешать встрече отца с Сеидом Алимханом.
Мысль эта так вдруг захватила его, что он уж и не слышал последних поучений отца. Он думал:
«Нарушить наставления отца — смертный грех. Но, если я не послушаюсь его, я срублю дерево интриг».
А тем временем Мерген пристально, испытующе, въедливо разглядывал толстощекое, благодушное лицо своего сына. Было что-то в этом взгляде до того пытливое, недоверчивое, что Баба-Калан втиснул голову в плечи и зажмурился, словно от нестерпимого света.
— Я так и знал, что ты, сын мой, слаб... — проговорил Мерген, озираясь по сторонам, точно пытаясь разогнать сумрак, затаившийся в углах мехмонханы и высмотреть, не прячутся ли там «ослиные уши эмира».
Затем он наклонился вперед и через дастархан коротко бросил:
— Тихо!.. Здесь во дворце слушающие стены... Понял?
Баба-Калан только кивнул головой.
— Мы здесь одни. С нами никого нет... А у тебя, сынок, есть люди?
Новый кивок головой.
— Там... — Мерген поглядел на южную стену мехмонханы, откуда сюда доносился приглушенно гул орудийной канонады. — Там не сидят сложа руки на коленях. Час Бухары пробил. А я здесь смотрю... все тихо, благолепно. А их высочество потихоньку собирается уехать... сбежать, заметая след. А! Ты видел, сынок, арбы и лошадей. Что-то очень много арб и лошадей...
— Волею аллаха я здесь, чтобы он не смог уехать... сбежать... А если и побежит, далеко не убежит.
Баба-Калан побагровел, широко раскрыл рот, но больше ни один звук не вырвался из его груди.
— Не убежит... Не должен убежать!
С трудом, наконец, Баба-Калан вымолвил:
— Значит, отец... вы?
— Молчание — золото, ты знаешь... Понимаешь? Божье благо... Да, он не должен уехать, сбежать... Проклятие на его шею!
Баба-Калан поперхнулся. Обхватив руками свою большую голову, раскачиваясь, сидя на месте, он простонал:
— О, мудрость отцов, а я, Баба-Калан, попросту ишак. Я сижу тут и... не понимаю.,..
— Тебе смолоду не хватало понятливости...
