– А я не ребенок, – проговорила Урсула, прижав осколок к груди.
– Девушкам запрещается смотреть в зеркала при лунном свете, чтобы не лишиться привлекательности, – заворчали деревянные перекрытия.
– А я и не собираюсь смотреться в зеркало при лунном свете. Я зажгу свечу, – сказала Урсула и вскочила с кровати.
– Зеркало и свечи?! – ахнул деревянный дом. – В своем ли ты уме? Знаешь ли ты, что в отсвете свечи, отраженной в зеркальной глади, можно увидеть прошлое или будущее?
– Прошлое или будущее, – повторила Урсула, залюбовавшись пламенем свечи, трепещущим от ее дыхания и отражающимся в зеркале сотнею треугольных огоньков.
– Я бы хотела снова увидеть маленького путти и узнать, что же ему не разрешили мне сказать, – прошептала девочка.
– Но, чтобы узнать тайну, надо быть смелой и идти до конца, – проскрипели половицы.
– Я ничего не боюсь, – проговорила Урсула и, удобно усевшись на стуле, впилась глазами в пляшущие в зеркале огоньки.
Постепенно глаза девочки начали слипаться, и она уронила голову на руки.
– Урсула уснула, – засмеялся малыш путти. – Она ничего не узнает и не увидит.
– Увижу, – встрепенулась девочка.
– Тогда, вамос конмиго – следуй за мной, – приказал ветерок. Урсула повиновалась. Она шагнула за ветерком в треугольный проем и попала в зеркальный коридор, залитый ярким сиянием.
На миг Урсула замерла от восторга. Ей показалось, что она ступает по солнцу, что его тепло проникает в каждую клеточку ее тела, наполняя его необыкновенным восторгом.
– Алёра, – промолвила Урсула, поняв, что это самое подходящее слово для выражения всех испытываемых ею чувств и эмоций.
– Алёра! Алёра! Алёра! – разнеслось эхом по зеркальной галерее.
– Здравствуй, Эхо! – громко крикнул путти.
– Здравствуй, здравствуй, здра…, – отозвалось Эхо.
– Позволь рассказать Урсуле твою историю? – попросил путти.
– Позволю…тебе…, – согласилось Эхо.
Путти смешно надул щеки и проговорил:
– Когда-то Эхо была одной из нимф, безнадежно влюбленных в красавца Нарцисса. Но если другие нимфы смогли забыть юношу, то Эхо нет. Она так тосковала после его смерти, что с горя совсем зачахла. От Эхо остался только голос. Теперь она обречена повторять последние слова из того, что говорят другие. Но иногда Эхо начинает своевольничать, повторяя то, что ей хочется или вовсе молчит.
– Бедняжка, – вздохнула Урсула.
– Ур-су-ла, – прошептала Эхо. – Спа-си-бо.
– Меня не за что благодарить, – улыбнулась девочка, подняв лицо вверх. Ей показалось, что Эхо должна быть именно там.
