— Где уж вырасти! Последние волосы с головы лезут, — усмехнулся председатель и провел ладонью по лысине.
— И то правда. А ведь председателем-то пришел, дак волосье-то, помню, как у парня было!
— Поди, из-за волосьев за его и голосовала, — пошутил Александр Иванович, довольный тем, что жена смекнула: спешить с серьезным разговором не след.
— А чего? Худо ли, когда председатель-то умной, красивой да видной!
«Хитра бабенка, издалека подъезжает!» — подумал Михаил Семенович и сел за стол.
Гоглев налил по полстакана настойки себе и председателю.
— Ты чего же хозяек обижаешь? Всем уж налей.
— И так много шумят. А выпьют — буянить начнут.
— Ну уж не скажи! Жена, если и поворчит, так по-любовному, а спокойней да тише твоей Валентины во всем колхозе девки нет.
— В тихом омуте, говорят, черти живут!.. Ну, за твое здоровье, Михайло Семенович! Не частый ты у нас гость.
«Неужели дочка их взбаламутила?» — удивился председатель. Он отставил пустой стакан и мельком глянул на Валентину. Та была невозмутимо спокойна, казалось, не слышала разговора.
— Заведутся черти! — заступилась за дочь Павла. — И ей не век в девках сидеть. Двадцать четвертый год пошел.
— Невеста есть — жених найдется, — сказал Михаил Семенович и пожалел, что ляпнул, не подумав.
— Где найдется? — уцепилась за слово Павла. — Здесь? Да она, кроме Миши-Маши, и людей-то не видит!
— Помолчи ты! Дай человеку поесть.
— Дак ведь ты завелся со своими чертями! — буркнула Павла.
«Значит, дело в Валентине, — решил председатель. — Да и Виталий, наверно, масла подливает. Вот и загорелось переехать. Виталия надо изолировать, тогда и Валентина утихнет».
— А настоечка у тебя добрая! — похвалил Михаил Семенович. — Тепло так по всему нутру и расплылось.
Гоглев по-своему понял похвалу и потянулся к бутылке.
— Нет, нет! — запротестовал председатель. — Пробу снял и хватит… А рябчиков-то Виталий спроворил?
— Он!.. Как домой пришел, сразу за ружье. Соскучился по охоте-то, в Туркмении служил… Тут как-то пару мошников принес. Здоровущих!
— Здесь место глухое, лес богаче… И тетеревишки водятся?
— И тетеревье есть. Вот лист-то с берез опадет — добро на чучалки лететь будут.
— Я, когда в школе работал, тоже любил с ружьецом побродить. И на рыбалку ходил. На речку. А у вас ведь тут недалеко и озеро есть?
— Как же! Лещ-то оттуда. Сам ловил, сам коптил…
— Ну-у!
— И сущику запас, — глаза Александра Ивановича влажно запоблескивали, он откинулся на стуле. — Здесь, Михайло Семенович, жить-то ой как можно! Вполовину лес прокормит. Груздей, рыжиков ноне было, ягод. Да вот и рыба — тоже. Считай, кроме одежки да обутки, ничего и не покупаем. Чай еще. А сахару три года не покупывали: меду хватает… Ты медку-то больше, больше клади! Ноне мед хороший…
