— Простите, вы не подвинетесь чуть–чуть.
Она отодвинула ноги и, не обращая на меня внимания, продолжала разговаривать с товарками. Одна из них рассказывала о своем столкновении с бригадиром.
— Там, где я раньше работала, — заключила она, — было еще хуже.
У нее были приятные черты, но лицо портила густая сетка морщин у глаз.
— Зато там, по крайней мере, не было арабов, — добавила она.
Я покраснела, но никто не смотрел на меня.
Вошла Диди — девушка, напоминавшая мне Мари — Луизу. Не чертами лица, но спокойным, дерзким взглядом, походкой, сверкающими серьгами–кольцами, манерой затягивать рабочий халат широким черным лакированным ремнем, подчеркивая маленькие груди. Она попросила сигарету и ответила расспрашивавшей ее женщине, что длинный чернявый из красильного приглашал ее выпить кофе.
— Все они там чернявые, в красильном, — фыркнула одна из женщин.
Другие расхохотались. Там, наверху, почти все рабочие были негры. Девушка пожала плечами.
— Вы что же думаете, я пойду с негром?
— Подцепила же ты алжирца.
— Да ну его, — сказала она, — я ему в конце концов дам по морде. Станет передо мной и стоит, смотрит. Сегодня все утро улыбался мне.
— От них не отцепишься.
— Но этот чернявый из красильного мне в самом деле нравится.
— Без десяти, — сказал кто–то.
— Ну что ж, — вздохнула моя соседка, — произведем ремонт.
Она открыла пудреницу. Ее старательность шла вразрез с ироническим тоном.
Соседка сделала замечание Диди, что она держит раскрытой настежь дверь раздевалки.
— Я подстерегаю моего мальчика.
Ее пестрый халат, яркое лицо, кольца в ушах оживляли хмурый сумрак раздевалки. Вся эта мишура, которая в любом другом месте показалась бы кричащей, здесь, среди гнетущих серых стен, пробуждала жажду жизни. Я представляла себе, как притягивало мужчин каждое ее движение. Она бессознательно выставляла себя напоказ, как лакомство в витрине, но когда на нее устремлялись жадные изголодавшиеся взгляды, она уклонялась, обманывая ненасытные желания мужчин.
Я пригладила рукой волосы и вышла. Прозвонил звонок — перерыв кончился. Я побежала вместе с опаздывающими.
Стоило перешагнуть порог цеха, как на тебя обрушивались запахи и шумы, они хватали тебя в клещи и, как бы ты ни сопротивлялся, в конце концов перемалывали тебя. В особенности шумы. Моторы, молоты, станки, скрежещущие как пилы, и, через равные интервалы, грохот падающего железа.
Арезки посмотрел на меня один раз, да и то отсутствующим взглядом. День меркнул, остался только светлый отблеск вдоль стекол. Маленький марокканец сказал: «Еще один миновал».
