— Беспременно, — встрепенулся Фома.
— Беспременно, — подтянул Ерема и толкнул лаптем сучки в костре. Искры метнулись крупными звездами и, пыхнув, костер осветил палатки.
— Пойдемте завтра, один-то я местности не знаю.
— Что-ж, мы могим, — сказали в один голос опять Фома и Ерема.
В деревне залаяли собаки и пробили на церкви часы.
Потянул ветер и донес обрывки пьяной песни.
— Ишь, каждый раз пьют.
— А в праздники тово боле… — подтянули Фома и Ерема.
— Перед праздниками, знать, и гонят больше.
— А то нешто, вот у нас через три дня престольный праздник, так теперь его день и ночь шпарют.
— Ну?
— Пора, ей-богу.
— По ночам, наверное?
— Ну, конешно, кто же днем-то, это ночью.
— Ах ты, вот сейчас самое время ловить, по огням заметишь.
— О, да, вот да! — подхватили Фома и Ерема.
— Пойдемте. Не побоитесь, а? — вскочил Шурка.
— Ни-ни, мы завсегда.
— Тогда дуем, сейчас меня сменят и пошли, только тсс! Никому — ни слова. Ваську только возьмем и ша!
— Ша! — решили Фома и Ерема.
Скоро Шурка нырнул в палатку и стал будить Ваську. А Фома и Ерема толкнули друг друга локтями, перемигнулись, похлопали клюшками по лаптям и уселись на чурбак.
Вышел Шурка и непроспавшийся Васька. На ходу пристегивали к ремням финки.
Пошли.
Согнувшись, все четверо нырнули под бугор в темноту. Зашипел под ногами парный, теплый песок и зашуршали из-под берега летучие мыши.
Шурка крепче сжал в руке финку и твердо пошел.
— Ну, чую, чертовщины натерпишься, — подумалось почему-то.
Подошли к перевозу.
Паромщик спал на той стороне. Незадача. Гаркнуть нельзя, себя выдашь.
Фома и Ерема почесали затылки.
— Хы…
— Переплыву, — рассердился Шурка.
— А мы-то?
— Лодку подам, у парома отвяжу.
— А править-то можешь?
— Доеду.
Снял трусы, блузу, спустил одну ногу, и она потонула в черной и теплой воде. Плеснулась где-то огромная рыбина. Всхлипнуло в камыше, стало жутко. С колющим под сердце страхом осел Шурка в воду и поплыл, подрагивая и стуча зубами.
Фома и Ерема смотрели не то с усмешкой, не то с восхищением.
Река относила. Шурка вошел в азарт и позабыл страх. Впереди, наконец, выросла черная глыба парома. Схватился за плесневелый мшисто-зеленый канат и вскарабкался. У сторожки покачивалась лодка. Стал отыскивать весло.
Вдруг в сторожке кашлянули, закряхтели, и вывалился Глебыч, протирая глаза.
Шурка, как стоял, так и остался, совсем позабыв, что он в неурочную пору, да притом голый.
Глебыч ахнул, шатнулся, цапнулся за перила и, теряя подштанники, засеменил с парома.
