Навсегда я запомнил, как в сумерки достал он из–за пояса бараний рог и заунывным плачем шофара проводил, как велел обычай, Судный День. На фоне догорающих Содома и Гоморры чернели, как обугленные головешки, неподвижные фигуры его дочерей.
Позже Лот признавался, что из Сигора изгнал его страх. Неужели и там досаждали ему люди? Нет, скорей всего, их там уже не было. Они бежали, гонимые ужасом. Или вымерли от радиации. Тогда почему и на сей раз праведник выжил? Ах да, он перебрался в пещеру близ Сигора. Выход из нее напоминал Лоту щербатую хохочущую пасть ассирийца, взявшего его в плен, которая вот–вот сомкнется. Недаром содомляне потерпели поражение. Развратничать — их стихия, а вояки они были никудышные. Не сравнить их вооружение с ассирийским. У тех были луки, копья, щиты, шлемы. Грудь защищали кожаные панцири с нашитой металлической чешуей. Руки до плеч оголены для большей свободы. Ноги тоже защищены.
Слуги Лота, пришедшие содомлянам на помощь, попробовали оказать сопротивление натиску врага, но ассирийцы живо их смяли и перебили бы всех до одного, если бы не Лот. Он предпочел первым сдаться, чтобы показать пример соплеменникам. И теперь он первым бежал от грозящей беды… Нет, не безгрешен был Лот. Корил он себя за то, что внял приказу ангелов. Не стал золой. В пещере, куда он забирался от зноя, у него было много времени для размышлений и для сна. Сны были тревожными. То самум закатывал его вместе с верблюдами в душный песчаный ковер, то захлестывал с головой Евфрат, то заливался горючими слезами соляной столп. «Неужели это ты, Иераса?» — спрашивал он, и не хотелось ему жить. Зачем спас его Господь?
В пещере он обнаружил скелет, в черепе которого поселились ящерицы. Может, для них спас его Господь? Он не догадывался еще: для клеветы содомлян.
Постепенно начал сознавать: не будет ему прощенья. Не только потому, что предательски спасся. Они еще не расквитались с пришельцем за прошлое… Как он жил среди них? Жил, презирая их обычаи. Ни в грош не ставя их свободу! Являясь живым укором им, растленным, погрязшим в скотстве! Всем своим поведением утверждая: вы — быдло, а я — человек, праведник! Перед одним Господом склоняю выю. Но не перед вами. Не он ли был среди них соглядатаем, доносившим Богу о их мерзостях?
Наверно, в их руки угодили глиняные таблички, на которых он запечатлел правду о Содоме.
Был камень у пещеры, морщинистый, замшелый камень. Глядя на него, подумал Лот: «Я — тоже камень, укатившийся далеко от места, где подхватил меня поток жизни. Но теперь я стар и хочу одного — угнездиться. Ноги устали идти. Руки ноют. Нет сил доказывать кому–то справедливость. Никому ничего не доказал своей жизнью. Только ангелы называют меня праведником. Для содомлян я — грешник, больший, чем они. Одна отрада — не погас разум. Я могу вспоминать… Но для этого лучше закрыть глаза».
