Однако, Петер… он будто только того и ждал — откинулся на спинку стула, обеими ладонями отмахнул со лба темные пряди волос и заговорил.
И тут Инна показала такой высочайший класс перевода, что многие с восхищением и даже с каким-то недоверием, — мол, полно, это уж чересчур! уставились на нее. Монолог Петера она переводила почти дословно, используя свой многолетний опыт синхронистки, и её речь, — яркая, эффектная, интонационно окрашенная, — накладывалась на негромкий сдержанный говор немца.
— Да, работал. Но совсем немного. В последние годы я старался больше ездить, смотреть… поглядел, что делает Бежар, Ролан Пти. Джоффри в Америке… Я очень жадный, — он улыбнулся, — хочу взять все, что можно! Типичный вечный студент — кажется, так у Чехова? Вот и я никак не могу перестать учиться. Знаю, что пора, — тут он употребил немецкое выражение, которое Инна, не моргнув глазом, перевела как «въезжать в профессию». Надо самому что-то ставить. Я сделал кое-что и довольно удачно. В Берлине, в Праге… Но это были только подступы к профессии, к самому себе. Многое меня не устраивало, я искал, нервничал. Но теперь, кажется, нащупал кое-что… во всяком случае, я верю в будущий успех московского спектакля.
— А как вы собираетесь въезжать в профессию, — с ехидной усмешкой поинтересовалась Надя, — верхом на чалом мерине или на белом Мерседесе?
— На мерине, конечно, спокойнее, — вдумчиво молвил Петер. Выдержал паузу, покачал головой и развел руками, — но на нем далеко не уедешь… Нет, выбираю Мерседес!
Отовсюду послышались возгласы одобрения, крики «браво», кто-то зааплодировал. Петер наполнил свой бокал и поднял его.
— Выпьем за сбычу мечт! Этому тосту научили меня словаки. Пусть сбудутся все ваши мечты, прекрасные дамы! — он встал, слегка поклонился собранию и выпил бокал до дна.
Тут в разговор вступил Давид — Дато, сидящий по правую руку от хозяина. Весь вечер он пил только Хванчкару, не притрагиваясь ни к коньяку, ни к шампанскому, и теперь сидел, навалившись широкой грудью на стол и рассматривая на свет искрящие грани бокала, полного темной жаркой крови грузинской земли.
— Петер, я слышал, вы работали в Париже с Патриком Дюпоном — нынешним руководителем балетной труппы Гранд Опера. Он ведь совсем молодой?
— Да, ему тридцать пять как и мне. Не знаю, можно ли назвать этот возраст молодостью… Но для человека, который возглавляет труппу такого театра как Опера, безусловно да! Я помогал ему перенести на сцену «Пале Гарнье» спектакль Ноймайера «Сон в летнюю ночь». Знаете, теперь Опера как-то больше принято называть Пале Гарнье, а жаль… Опера де Пари — это как Нотр Дам, как Кремль, как Берлинская стена, если хотите!
