— Надя, вы скучаете. А это не есть хорошо! И сейчас я буду с этим бороться.
— Да нет… — она вздохнула, — тихо тут у вас. Устала немного. Чуть-чуть в себя приду — и вернусь ко всем. Ничего, что я тут? Это ведь ваш кабинет?
— Да, это моя келья. Вы погодите — я сейчас!
Он выскользнул, плотно прикрыв дверь за собой, и через пару минут вернулся с бутылкой Хванчкары и двумя бокалами, разлил вино и причел перед ней на корточки.
— Ну вот, наконец-то мы с вами и выпьем! — они чокнулись. — За театр! Я вообще-то никогда и не думал, что буду работать в театре — я ведь по специальности переводчик. Поэзия начала века — англичане, в основном. Перевел несколько пьес. Попросили — сделал пару инсценировок… Потом как снег на голову — пойдешь завлитом в Большой? Ну, я конечно… растерялся сначала. До сих пор не понимаю, почему позвали меня. Но отказаться не смог. Большой! Кто ж откажется! Вот. Теперь занимаюсь программками…
— А что вы переводили с английского, если не секрет?
— Какой тут секрет. Много! Всего и не перечислишь… Дороти Сэйерс, Агату Кристи — разное. А из поэзии… да, что это я — вот!
Он взял со стола лист бумаги с ровными колонками строк и начал читать:
Я срезал упругий ореховый прут,
Нитку к нему привязал,
Наживкой на мой самодельный крючок
Лесную ягоду взял.
В моей голове негасимо пылал
Желания огненный хмель.
С первым рассветом я в речке поймал
Серебряную форель.
Форель лежала на свежей траве,
Осталось зажарить улов.
По имени кто-то окликнул меня,
И оглянулся на зов:
Из света был облик её сотворен,
А волосы — яблони цвет,
И в бледном рассвете уже исчезал
Мерцающий силуэт.
С тех пор я скитаюсь, не в силах изжить
Огненный хмель в голове,
Чтоб её отыскать, и её приласкать,
И увлечь по свежей траве.
И вплоть до скончанья земных времен
Срывать мы будем вольны
Золотые яблоки солнца
— Вот. Это Йейтс.
— Кто?
— Йейтс, великий ирландский поэт.
— Это ваш перевод?
— Мой.
Георгий снял очки, привычным жестом потер переносицу, и Надежда впервые разглядела его глаза — синева лучилась в них переливчатым ясным светом, взгляд был спокоен и тверд, но незнаемое затаилось в нем, как будто ход в небеса… и горело светоносным потоком.
Взгляд мужчины… как бы это сказать, — подумала ошеломленная Надя, плоский, что ли… В нем угадывается дно — как в обмелевшем колодце. А тут… Даже не по себе стало, когда он так на меня поглядел, — словно из звездной бездны…
Георгий надел очки и взглянул на часы.
— Ого, скоро одиннадцать!
