Что ж, — подумала она, — как Бог даст. Никаких мер предпринимать не буду. Но и ему говорить тоже не буду. А там посмотрим…
— Привет, Надюш, как дела? — только она вышла из комнаты — он тут как тут — обнял, поцеловал. — Садись, у меня уже к завтраку все готово. Надеюсь, у тебя сегодня нет репетиций, как Новый год встречать будем? Знаешь, так закрутился за эти дни — кредит надо было добывать, потом ещё деньги обналичивать — голова кругом… Но зато-о-о, ап! — и Володя жестом фокусника выхватил из заднего кармана джинсов толстую пачку сотенных. Вот, детишкам на молочишко… гуляем!
Надины глаза просияли, хотя виду не подала: сидела как истукан, намазывая хлеб маслом.
— Ну-ну, — она чуть не поперхнулась, — какое счастье! Ты, кажется, выходишь в люди? — это она произнесла с нескрываемой издевкой…
— И вхожу, и выхожу! Ну, что надулась? Надька, дура, кочерыжка, глуповатая коврижка! — проорал Володька, вырвал у неё из рук бутерброд и, подхватив, усадил на колени. — Ты что, не рада? Поедем в твою вожделенную магазину, накупим всего… Ты ж так хотела в «Галери Лафайет» и чтоб купить всякой всячины, ну так какие дела — едем!
— У меня как всегда в одиннадцать — класс, а в три репетиция, так что твои бесценные дары немножечко не ко времени.
Надя никак не могла перебороть свое детски упрямое чувство противоречия — в ней как будто заклинило что-то…И из чистой потребности настоять на своем она понеслась напролом наперекор рассудку и собственным потаенным желаниям. Сейчас, когда Володька заставил её страдать, она хотела доказать ему, что она не девочка, готовая прыгать от радости при виде денежной массы… Этак замаливать грехи слишком просто! Вот пусть и узнает…
Этот протест возник в ней помимо воли — она бы счастлива была порадоваться, плюнуть на самолюбие и кинуться к нему на шею… Но было поздно — крышка захлопнулась, сама заперла себя на замок и сидела, вся сжавшись и ощетинившись. Не чувствуя вкуса, проглотила свой кофе, вскочила и понеслась в спальню переодеться, подхваченная волной нарастающей злости.
— Слушай, — в дверях показался Володька, огорченный и какой-то растерянный, — не хочешь — не надо! Но где ж мы Новый год встречать будем? Мы ведь так и не решили. Я тебе говорил — нас Золотаревские ждут… Толстый, ты какая-то кусучая! Я понимаю, что переборщил в эти дни с работой — ты все время сидела дома одна. Ну, прости, я это все улажу. Деньги зато вот…
В её душе вновь огоньком зажглось желание разрыдаться, прижаться к нему, зарыться носом в волосатую грудь и все простить — её Володька, такой родной и любимый, растерянно улыбался ей, не зная как залатать изорванную, помятую ткань прошедших дней, отдаливших их друг от друга…
