Странно, но Надя всегда ощущала свою внутреннюю связь с Федоровой, непроявленную, не перешедшую в живое общение, какую-то подсознательную, что ли… И она не раз подмечала, что и та, быть может, ощущает нечто подобное по отношению к ней, — какие-то вибрации единого поля, настроенного на одну частоту волны…
Надя не могла этого объяснить, да и не хотела, — она только знала, что все, относящееся к Федоровой, задевало её так, точно речь шла не о судьбе другого человека, а о своей собственной судьбе и собственной затаенной боли.
И она вдруг отчетливо поняла, что Анна только что позвала её, когда, решив подняться в буфет она неожиданно бросилась вниз, на сцену. Не отдавая себе отчета в том, что делает… И при этом, вовсе не обязательно зов Анны был обращен именно к ней — к Наде. Он просто возник в пространстве, метнулся язычком пламени и притянул к себе такой же мятущийся огонек Надино сердце.
«Она ведь может сорваться с этой своей всегдашней отстраненностью и неженской духовной долей и… волей, — подумала вдруг Надежда. — Перегорает что-то в душе, щелчок… Кажется, я теперь хоть отдаленно представляю себе как это происходит. Идиотка! — она крепко сцепила пальцы, — как ты можешь говорить так о ней?! Анна, милая моя… держись! Живи! И пожалуйста, ещё и ещё раз — в жизнь, в танец — без сомнений и без оглядки, потому что жизнь для тебя — это танец, а танец — любовь.»
Что это я говорю, — вихрем пронеслось у неё в голове, — я же не успеваю думать — это само собою рождается… Но к кому любовь?
И с внезапной улыбкой обретенного знания проговорила вслух:
— К Богу.
Бетховенский зал, четверть третьего, а собрания не начинают — ждут Главного. Его нет и, скорее всего, не будет. Впрочем, в театре к его отсутствию уже привыкли: что поделаешь, — то был уже полумифический персонаж, обладавший совсем не мифической властью.
Зал гудит, все жужжат, перешучиваются — ждут залетного гостя. Вот и он — показался в дверях, ведомый под руку как под уздцы. Генеральный директор театра Латунцев сияет начищенной медной улыбкой. На лице гостя сдержанная сосредоточенность.
— Итак, разрешите представить вам нашего гостя из Гамбурга Петера Харера, — убрав улыбку с лица и придав ему светски-строгое выражение, возвестил Генеральный.
Тот слегка поклонился, в зале кашлянули, что-то с глухим стуком рухнуло на пол и застыла глухая ватная пауза — ни хлопка, ни приветного возгласа…
«Не хотела бы я сейчас оказаться на его месте, — подумала Надя и прикрыла глаза, — да что такое, сплю на ходу!»
